Чужая весна - [9]

Шрифт
Интервал

Все имена лежащих под крестом…
А между тем по липовой аллее,
Где свеж еще ночного ливня след,
Шагает почтальон. Ясней, светлее
Омытого дождями неба цвет.
Блестит на солнце желтый гравий влажный,
На листьях — капли крупные росы.
Уж скоро девять будут бить протяжно
На старой башне важные часы.
А домик спит, чуть сгорблен, уж неновый…
Из-за угла выходит почтальон,
И в сумке кожаной конверт лиловый
Медлительно отыскивает он.
Звонит в звонок, начищенный до блеска,
Стоит с письмом в руке, с моей судьбой.
Не колыхнулась в окнах занавеска.
Проходят дети с сумками гурьбой,
Проехала по улице двуколка…
Мгновений длительных тягучий ряд —
И горничная (белая наколка,
Румянец смуглый и лукавый взгляд)
Приотворяет дверь. Но я не слышу,
Ни голосов, ни слов не слышу их.
Бесшумно опускается на крышу
Сухая стайка листьев золотых.
Подходит любопытная соседка.
О чем так долго говорит она?
Бросает тень каштановая ветка
На лица их. Экрана глубина
Темнеет медленно. Но из тумана
Я слышу вдруг протяжный бой часов,
И шелест листьев старого каштана,
И удаляющийся стук шагов.
…………………………………….
Передо мной письмо, с которым вместе
В далеком странствии была душа.
А на конверте штемпель: — неизвестен —
И след лилового карандаша
1931

Верба

Полотняные палатки,
На лотках — цветистый хлам,
Солнце яркие заплатки
Положило по стенам.
Солнце — в лужах под ногами
И на кончиках калош,
Солнце спорит с воробьями:
— Я ли, ты ль весну несешь!
И от солнца громче шутки,
Жарче праздничным сердцам,
Звонче яростные дудки,
Ярче ярмарочный гам.
Только рыбки золотые,
Растопырив плавники,
В банках — словно неживые —
Отупели от тоски.
А над ними гроздью вьются,
Разноцветны и пестры,
И упруго с нитки рвутся
Глянцевитые шары.
Блещут гладким, дутым боком,
Меж собой ведут игру.
Ах, сорваться б ненароком,
Разлететься на ветру!
У детей к пальто пришпилен
Вербный чертик шерстяной.
Взгляд и дерзок, и умилен:
Он справляет праздник свой.
И повсюду у палаток
Вербы, собранной в пучки,
Серо-белые мышата,
Серебристые пушки.
Вербе — веточке жемчужной,
Вербе — вестнице весны,
Слушать снега шорох вьюжный,
Первый робкий всплеск волны,
И базарной суматохи
Разнобойный, пестрый звон,
И молитвенные вздохи
У сияющих икон.
1933

Шумят деревья

Я знаю, что деревьям, а не нам
Дано величье совершенной жизни.

Н. Гумилев

Как хорошо здесь отдохнуть от слов,
Никчемных, сорных, как иные травы,
От праздности, корысти, для забавы
Сплетаемых на тысячи ладов.
А здесь у каждого свой лад, один.
Не спутаешь сосны псалом тягучий,
Березы мягкий говорок певучий
С прерывистыми трелями осин.
Молчи и слушай песни о судьбе
Тех, кто не знает вольного кочевья.
Шумят простые, мудрые деревья
О вечности, о верности себе.
1934

В лесу

Учись у них — у дуба, у березы.

А. Фет

Жаркий день в лесу еловом,
Воздух движется едва,
Над сквозным ветвистым кровом
Облака и синева.
Бусы красные брусники
По-осеннему ярки,
В каждой грозди солнца блики,
Розовые огоньки.
Луч скользит по хвойным гривам
В мох, где прячется слегка
Темя темное с отливом
Крепкого боровика.
Изобилие земное,
Множество простых чудес.
В томном августовском зное
Дышит летним ветром лес.
Тяга медленного роста.
Созерцанье. Тишина.
Все так мудро и так просто:
Стой, расти, судьба одна.
В небо ель ушла вершиной,
И вокруг нее густой
Запах леса муравьиный —
Хвойный, солнечный настой.
1937

«И кресло у окна наискосок…»

И кресло у окна наискосок,
И в тишине залетный ветерок,
И солнце цвета спелого томата
В счастливой завершенности заката…
Родной, незабываемый уют
Медлительных, несчитанных минут.
…В окно плывет вечерняя прохлада
И свежий запах политого сада.
1932

«Легко, блаженно дышится…»

Легко, блаженно дышится
На розовом лугу.
Ромашки чуть колышутся
На райском берегу.
И ветер вьется розовый
В мечтательной игре
По рощице березовой,
По клеверной горе.
И только даль закатная
— Багряный жар вдали —
Лишь небо необъятное,
Да плавный склон земли,
И розовыми травами
Обвеянный простор,
И с розовыми главами
Высоких туч собор…
На всем очарования
Нежнейшей розы цвет —
Закатного сияния
Блаженный, краткий бред.
1936

«Душный вечер. Пахнет сеном…»

Душный вечер. Пахнет сеном.
В листьях ветер шелестит.
Стогом розовым и пышным
В небе облако стоит.
Будет ночью томный ветер
Темной птицей петь в саду
И тревожными крылами
Сквозь листву качать звезду.
Пробежит по зыбким листьям
Смутных шорохов волна,
И порывисто задышат
Занавески у окна.
Будет веять беспокойно
В окна душное тепло,
Будет бабочка ночная
Долго биться о стекло.
И в старинном туалете
Отразится в поздний час
Свеч взволнованное пламя
И огонь бессонных глаз.
1936

У моря

С. А. Риттенбергу

I. «Был день у моря, и вечер у моря…»

Был день у моря, и вечер у моря,
И ночь на морском берегу.
Был солнечный ветер, в синем просторе
Купавшийся на бегу.
А после заката, что плыл над водою
Багрянцем на мокром весле,
Был ветер стремительный, с бледной звездою
На длинном, туманном крыле.
Был ветер, летевший в раскрытые руки,
Был шум широкой волны,
И голосом друга после разлуки
Был гул морской глубины.
И сердце хранит: на пляже пустынном
Бессмертных волн разговор,
Над счастьем моим, над берегом длинным
Огромный летящий простор.
1935

II. «Качались, мотая черной хвоею…»

Качались, мотая черной хвоею,
Тяжелые ветки сосны,
И пахло смолой и сухой чешуею
От желтой рыбацкой луны.

Еще от автора Вера Сергеевна Булич
Бурелом

В центре внимания третьего сборника «Бурелом» (Хельсинки, 1947) внутренний мир поэта, чье душевное спокойствие нарушено вторжением вероломной войны. Новое звучание обретает мотив любви к покинутой родине. Теперь это солидарность с ней в годину испытаний, восхищение силой духа народа, победившего фашизм.


Ветви

Четвертая книга стихов «Ветви» (Париж, 1954) вышла незадолго до смерти Веры Булич. Настроение обреченности неизлечимо больного художника смягчено в сборник ощущением радости от сознания, что жизнь после ухода в иной мир не кончается.Лейтмотив всего, что Булич успела сделать, оставшись, подобно другим «изгнанникам судьбы», безо всякой духовной опоры и материальной поддержки, можно определить как «верность памяти слуха, крови и сердца». «Память слуха» не позволяла изменить родному языку, русской культуре.


Рекомендуем почитать
«Сельский субботний вечер в Шотландии». Вольное подражание Р. Борнсу И. Козлова

«Имя Борнса досел? было неизв?стно въ нашей Литтератур?. Г. Козловъ первый знакомитъ Русскую публику съ симъ зам?чательнымъ поэтомъ. Прежде нежели скажемъ свое мн?ніе о семъ новомъ перевод? нашего П?вца, постараемся познакомить читателей нашихъ съ сельскимъ Поэтомъ Шотландіи, однимъ изъ т?хъ феноменовъ, которыхъ явленіе можно уподобишь молніи на вершинахъ пустынныхъ горъ…».


Доброжелательный ответ

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


От Ибсена к Стриндбергу

«Маленький норвежский городок. 3000 жителей. Разговаривают все о коммерции. Везде щелкают счеты – кроме тех мест, где нечего считать и не о чем разговаривать; зато там также нечего есть. Иногда, пожалуй, читают Библию. Остальные занятия считаются неприличными; да вряд ли там кто и знает, что у людей бывают другие занятия…».


О репертуаре коммунальных и государственных театров

«В Народном Доме, ставшем театром Петербургской Коммуны, за лето не изменилось ничего, сравнительно с прошлым годом. Так же чувствуется, что та разноликая масса публики, среди которой есть, несомненно, не только мелкая буржуазия, но и настоящие пролетарии, считает это место своим и привыкла наводнять просторное помещение и сад; сцена Народного Дома удовлетворяет вкусам большинства…».


«Человеку может надоесть все, кроме творчества...»

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Киберы будут, но подумаем лучше о человеке

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Невидимая птица

Лидия Давыдовна Червинская (1906, по др. сведениям 1907-1988) была, наряду с Анатолием Штейгером, яркой представительницей «парижской ноты» в эмигрантской поэзии. Ей удалось очень тонко, пронзительно и честно передать атмосферу русского Монпарнаса, трагическое мироощущение «незамеченного поколения».В настоящее издание в полном объеме вошли все три  прижизненных сборника стихов Л. Червинской («Приближения», 1934; «Рассветы», 1937; «Двенадцать месяцев» 1956), проза, заметки и рецензии, а также многочисленные отзывы современников о ее творчестве.Примечания:1.


Голое небо

Стихи безвременно ушедшего Николая Михайловича Максимова (1903–1928) продолжают акмеистическую линию русской поэзии Серебряного века.Очередная книга серии включает в полном объеме единственный сборник поэта «Стихи» (Л., 1929) и малотиражную (100 экз.) книгу «Памяти Н. М. Максимова» (Л., 1932).Орфография и пунктуация приведены в соответствие с нормами современного русского языка.


Темный круг

Филарет Иванович Чернов (1878–1940) — талантливый поэт-самоучка, лучшие свои произведения создавший на рубеже 10-20-х гг. прошлого века. Ему так и не удалось напечатать книгу стихов, хотя они публиковались во многих популярных журналах того времени: «Вестник Европы», «Русское богатство», «Нива», «Огонек», «Живописное обозрение», «Новый Сатирикон»…После революции Ф. Чернов изредка печатался в советской периодике, работал внештатным литконсультантом. Умер в психиатрической больнице.Настоящий сборник — первое серьезное знакомство современного читателя с философской и пейзажной лирикой поэта.


Мертвое «да»

Очередная книга серии «Серебряный пепел» впервые в таком объеме знакомит читателя с литературным наследием Анатолия Сергеевича Штейгера (1907–1944), поэта младшего поколения первой волны эмиграции, яркого представителя «парижской ноты».В настоящее издание в полном составе входят три прижизненных поэтических сборника А. Штейгера, стихотворения из посмертной книги «2х2=4» (за исключением ранее опубликованных), а также печатавшиеся только в периодических изданиях. Дополнительно включены: проза поэта, рецензии на его сборники, воспоминания современников, переписка с З.