Чужая весна - [42]
Кроме этих качеств, остаются еще переживания, о которых поэтесса говорит:
В сравнении с другими проявлениями сердца эта любовь осталась нерасцветшей. Поэтесса прекрасно знает, чего недостает:
В конце концов, сердце все же не маятник!
На днях вышел новый сборник стихов Веры Булич «Пленный ветер», указывающий на рост ее художественной личности. Двойственность поэтессы и ее сердца смягчились и преобразились в сознание несовершенства человеческого слова и невозможность передать всю полноту своего чувства:
В утешение поэтессы скажем, что истинно художественные творения выражают не только реальное содержание слов, но и обертоны еще не осмысленных настроений. Новый сборник сохранил все ценные мотивы первого сборника. Воспоминания прошедшей жизни дали повод к описаниям: «Верба», «Дом» и пр. Горизонт природы расширился пейзажем моря и Гельсингфорса. Мотив разлуки и ушедшего счастья повторяется под сурдинку примирительной покорности. Зато совершенно новым в этом сборнике являются более широкие, лирико-эпические изображения душевного состояния. Такими опытами являются «Письмо», «Из дневника» и «Стихи о Дон-Жуане».
С тех пор как испанский поэт Тирсо де Молина в 16-ом веке сочинил свою драму о Дон-Жуане, целый ряд поэтов — Мольер, Байрон, Пушкин, Алексей Толстой, Граббе, Ленау и др., а не в меньшей мере и чудесный Моцарт в этот бессмертный образ перевоплотили свой личный опыт. Вера Булич — первая поэтесса, избравшая Донну Анну свидетельницей своих личных переживаний. Дон-Жуан и Донна Анна — вечные спутники, связанные друг с другом судьбой:
Мысль о предопределенности примиряет поэтессу с разлукой:
Она убеждена в том, что не только она сама обречена страдать, но и сам Дон-Жуан обречен:
«Стихи о Дон-Жуане» — прекрасный пример того, как завещанный веками литературный образ облагораживает, смягчает и поддерживает чувствование современного человека.
Вышедшие сборники стихов Веры Булич свидетельствуют об искусном владении ею музыкальными элементами языка, как-то: рифма, ритм, повторил, синкопы и пр., и являются залогом новых произведений, подсказанных отзывчивой душой этой интересной поэтессы русской эмиграции.
«Журнал Содружества». 1938, № 3.
Юрий Терапиано. О новых книгах стихов
Д. Кнут — «Насущная Любовь».
В. Смоленский — «Наедине».
Н. Туроверов — «Стихи».
Вера Булич — «Пленный Ветер».
Поэзия — не «лучшие слова в лучшем порядке», но выражение ее находится в слове, слово адекватно содержанию, и чем выше «вдохновение», тем острее, точнее, сами собой приходят слова.
Поэзия — состояние, обладающее свободой и властью над словом: слова ищутся в каком-то неизвестном нам измерении (механизм соединения неуловим для сознания), но раз найденные, соединенные, они обладают неотразимой убедительностью и никогда не ветшают.
— На холмах Грузии лежит ночная мгла… Тысячу раз повторенное, это соединение всегда так же первично, как и в тот момент, когда эта строка была впервые написана.
«Человеческий документ», о котором столько до сих пор спорят и говорят, является, вероятно, одним из главных недоразумений и соблазнов нашего времени. Кое в чем сторонники человеческого документа правы, но главная опасность в том, что вольно или невольно, они смешивают правду с неправдой.
Конечно, человек не птица, не музыкальный инструмент; формальное дарование, блестящее мастерство, виртуозность — все это, если оно внутренне ничем не поддержано, обращается в побрякушки, никого за собой не увлечет. Но одно дело — если человек в силу чувства правды отталкивается от риторики и красивости, и другое дело — голая воля, незаконно противопоставляя форму и содержание, стремится переступить через форму во имя «главного», того, что хотел бы сказать, не зная, что сказать. Еще хуже — сознательное стремление разлагать форму в надежде, что в процессе предельного разложения вдруг само собою засветится то неуловимое, чему форма как бы мешает пробиться.
Гениальная простота стиля больших поэтов идет из другого источника, из возможности творчески чувствовать правду. Подобно тому, как в момент подлинного большого чувства (например, большого горя) человек естественно становится прост и значителен, и не может говорить иначе, как просто и ясно, так и большой поэт беден и точен в словах в силу подлинности своего чувства, — он человечен с большой буквы.
Это различие между непосредственным и предумышленным заранее компрометирует все теории о человеческом документе; практически же, в результате непродуманного к ним отношения, является соблазн.
Не берусь утверждать, насколько сознательно Довид Кнут, один из самых одаренных поэтов эмиграции, действительно решил «распустить себя», насколько он был увлечен экспериментом в тот период, когда писал большинство стихотворений, вошедших в его новую книгу «Насущная Любовь».
В центре внимания третьего сборника «Бурелом» (Хельсинки, 1947) внутренний мир поэта, чье душевное спокойствие нарушено вторжением вероломной войны. Новое звучание обретает мотив любви к покинутой родине. Теперь это солидарность с ней в годину испытаний, восхищение силой духа народа, победившего фашизм.
Четвертая книга стихов «Ветви» (Париж, 1954) вышла незадолго до смерти Веры Булич. Настроение обреченности неизлечимо больного художника смягчено в сборник ощущением радости от сознания, что жизнь после ухода в иной мир не кончается.Лейтмотив всего, что Булич успела сделать, оставшись, подобно другим «изгнанникам судьбы», безо всякой духовной опоры и материальной поддержки, можно определить как «верность памяти слуха, крови и сердца». «Память слуха» не позволяла изменить родному языку, русской культуре.
«…Итак, желаем нашему поэту не успеха, потому что в успехе мы не сомневаемся, а терпения, потому что классический род очень тяжелый и скучный. Смотря по роду и духу своих стихотворений, г. Эврипидин будет подписываться под ними разными именами, но с удержанием имени «Эврипидина», потому что, несмотря на всё разнообразие его таланта, главный его элемент есть драматический; а собственное его имя останется до времени тайною для нашей публики…».
Рецензия входит в ряд полемических выступлений Белинского в борьбе вокруг литературного наследия Лермонтова. Основным объектом критики являются здесь отзывы о Лермонтове О. И. Сенковского, который в «Библиотеке для чтения» неоднократно пытался принизить значение творчества Лермонтова и дискредитировать суждения о нем «Отечественных записок». Продолжением этой борьбы в статье «Русская литература в 1844 году» явилось высмеивание нового отзыва Сенковского, рецензии его на ч. IV «Стихотворений М. Лермонтова».
«О «Сельском чтении» нечего больше сказать, как только, что его первая книжка выходит уже четвертым изданием и что до сих пор напечатано семнадцать тысяч. Это теперь классическая книга для чтения простолюдинам. Странно только, что по примеру ее вышло много книг в этом роде, и не было ни одной, которая бы не была положительно дурна и нелепа…».
«Вот роман, единодушно препрославленный и превознесенный всеми нашими журналами, как будто бы это было величайшее художественное произведение, вторая «Илиада», второй «Фауст», нечто равное драмам Шекспира и романам Вальтера Скотта и Купера… С жадностию взялись мы за него и через великую силу успели добраться до отрадного слова «конец»…».
«…Всем, и читающим «Репертуар» и не читающим его, известно уже из одной программы этого странного, не литературного издания, что в нем печатаются только водвили, игранные на театрах обеих наших столиц, но ни особо и ни в каком повременном издании не напечатанные. Обязанные читать все, что ни печатается, даже «Репертуар русского театра», издаваемый г. Песоцким, мы развернули его, чтобы увидеть, какой новый водвиль написал г. Коровкин или какую новую драму «сочинил» г. Полевой, – и что же? – представьте себе наше изумление…».
«Имя Борнса досел? было неизв?стно въ нашей Литтератур?. Г. Козловъ первый знакомитъ Русскую публику съ симъ зам?чательнымъ поэтомъ. Прежде нежели скажемъ свое мн?ніе о семъ новомъ перевод? нашего П?вца, постараемся познакомить читателей нашихъ съ сельскимъ Поэтомъ Шотландіи, однимъ изъ т?хъ феноменовъ, которыхъ явленіе можно уподобишь молніи на вершинахъ пустынныхъ горъ…».
В 1910-е годы Михаил Лопатто (1892–1981) принадлежал к славной плеяде участников Пушкинского семинария профессора С. А. Венгерова, являлся одним из основателей бурлескного кружка «Омфалитический Олимп». Окончил историко-филологический факультет Петербургского университета в 1917 году.В 1920 году, покинув Россию, обосновался в Италии, ведя уединенный образ жизни.В настоящее издание вошли все три поэтических сборника М. Лопатто: «Избыток» (П г., 1916), «Круглый стол» (Пг. — Одесса, 1919), «Стихи» (Париж, 1959), а также переводы из Анри де Ренье и коллективный пародийный сборник «Омфалитический Олимп.
Стихи безвременно ушедшего Николая Михайловича Максимова (1903–1928) продолжают акмеистическую линию русской поэзии Серебряного века.Очередная книга серии включает в полном объеме единственный сборник поэта «Стихи» (Л., 1929) и малотиражную (100 экз.) книгу «Памяти Н. М. Максимова» (Л., 1932).Орфография и пунктуация приведены в соответствие с нормами современного русского языка.
Филарет Иванович Чернов (1878–1940) — талантливый поэт-самоучка, лучшие свои произведения создавший на рубеже 10-20-х гг. прошлого века. Ему так и не удалось напечатать книгу стихов, хотя они публиковались во многих популярных журналах того времени: «Вестник Европы», «Русское богатство», «Нива», «Огонек», «Живописное обозрение», «Новый Сатирикон»…После революции Ф. Чернов изредка печатался в советской периодике, работал внештатным литконсультантом. Умер в психиатрической больнице.Настоящий сборник — первое серьезное знакомство современного читателя с философской и пейзажной лирикой поэта.
Очередная книга серии «Серебряный пепел» впервые в таком объеме знакомит читателя с литературным наследием Анатолия Сергеевича Штейгера (1907–1944), поэта младшего поколения первой волны эмиграции, яркого представителя «парижской ноты».В настоящее издание в полном составе входят три прижизненных поэтических сборника А. Штейгера, стихотворения из посмертной книги «2х2=4» (за исключением ранее опубликованных), а также печатавшиеся только в периодических изданиях. Дополнительно включены: проза поэта, рецензии на его сборники, воспоминания современников, переписка с З.