Чужая весна - [3]

Над нею года неизбывных утрат

Сомкнулись волною холодной.

Глушат и гасят, и топят во мгле

Далекие тени и звуки.

Как мутны, как горьки в чужой земле

Тяжелые воды разлуки!

И грешный, и праведный, вместе все мы

В единой тоске ожиданья:

Не слышно ли вещего звона из тьмы,

Не близок ли берег свиданья?

…Но в тайных виденьях глубокого сна

Я снова в далекой России.

Всплывает град-Китеж, всплывает со дна

Под тихие звоны глухие.

Я снова ступаю по русским полям,

По древним, издревле прекрасным,

И предков далеких внемлю голосам,

Призывным, тревожным и властным.

И вновь — запах мяты, полуденный зной,

И золото зрелого хлеба,

Над синею луковкой церкви степной

Разлив необъятного неба.

И ветер великий, как встарь богатырь,

Проносится с посвистом мимо.

И сердце приемлет родимую ширь

Любовью навек нерушимой.

Interieur

Старинных кресел ряд. В резной дубовой раме

Большое зеркало. Ореховый рояль.

Широкий круглый стол, покрытый кружевами,

А на альбомах пыль, как тонкая вуаль.

И с лета прошлого забыты на подносе

Сухие розы там, на лаковом столе.

Никто не вспомнит их, никто о них не спросит.

А запах роз живет, дрожит в вечерней мгле.

О, запах роз сухих, дыханье ставших прахом,

Что говоришь ты мне, склонившейся к цветам?

Моя душа полна и нежностью, и страхом.

Я шепот мертвых роз словами передам:

…В забытом зале здесь — смеялись и любили,

И плакали тайком, когда звенел рояль.

Но все ушли. Давно. И ты не трогай пыли.

Уйди, оставь здесь нас — забвенье и печаль.

Путешествие

В лакированной черной карете

(Должно быть, последней на свете),

Запряженной белою лошадью,

Мы едем темною площадью.

На козлах кучер сутулится,

Материей пахнет пыльной,

И линией автомобильной

Обгоняет нас улица.

Прохожие смотрят с улыбками

Смешной карете вдогонку.

А лошадь везет потихоньку

Карету с рессорами зыбкими.

Подобны размеренным строфам

Упругих рессор колыхания.

…Мы едем в обитой штофом

Шкатулке воспоминания.

И призраков веет над нами

Дыхание нафталинное.

Мы едем с чужими снами

В путешествие длинное.

И видится многое, многое,

Чего уже нет на свете,

Что только приснилось дорогою

В старомодной карете.

Петербург

В вечерний час воспоминаний,

В час воскрешения теней

Я вижу Петербург в тумане

И в одуванчиках огней.

Студеной мглой, сырой и липкой,

Проспекта даль заграждена.

В Неве угрюмой ходит зыбко

В разводах нефтяных волна.

Прохожие скользят, как тени,

В белесой дымке фонари,

Неясны облики строений,

А улицы — как пустыри.

И тайной жуткою и вещей

Пронизан город. Мгла живет

И смутным страхом в душу плещет,

Таясь под сводами ворот.

Я вижу город мой зимою

В тот дымный, сумеречный час,

Когда над снежною Невою

Закат морозный не погас.

Еще на окнах розовеет

Последний блик его лучей,

Но раскрывают бледный веер

Огни высоких фонарей.

Густеет сумрак дымно-синий.

В мороз походка так легка.

И серебрит холодный иней

Пушистый мех воротника.

Скрипят, раскатываясь, сани

На Николаевском мосту.

О, час предчувствий, ожиданий

И претворения в мечту…

А белой ночью силуэты

Церквей на фоне облаков,

Зеленоватые отсветы

На стеклах дремлющих домов,

И сфинксов разлученных пара,

Скрестивших неподвижный взгляд.

По гладким плитам тротуара

Шаги отчетливо звучат.

У биржи, над волною сонной

Застыли тени кораблей;

На мачте огонек зеленый

И четкий переплет снастей.

И сердце ранят болью новой

С Невы далекие свистки.

Зовет куда-то жизнь. И зовы

Полны пронзительной тоски.

А из ночного переулка

Незримой близостью томит,

Стихая медленно и гулко,

Звенящий, дробный стук копыт.

Но память горько сохранила

Мне Петербург последних дней,

Когда его угасла сила.

Угрюмый город без огней,

Застывший, тусклый, обреченный,

Тревожным сном отягощен,

Расхищенный, опустошенный,

Встает перед глазами он.

Дома снесенные, заборы,

Разобранные на дрова,

И — знак забвенья и позора —

На пыльной мостовой трава.

А по ночам тяжелый грохот

Несущихся грузовиков,

И чей-то вскрик, и чей-то хохот,

И стук солдатских каблуков.

……………………………………….

Заволокло свинцовым дымом,

Железным обвело кольцом —

И стал он сном неповторимым,

Мой Петербург, мой дальний дом.

Ночные облака

Моему отцу

Под луной, под луной

Серебристой толпой

Мы несемся, как дым,

Словно птицы, летим,

Мы летим и поем,

Задевая крылом

Ясных звезд серебро,

И роняем перо

На родные снега,

На земные луга.

В таинственной млечности легких одежд,

В загробной прозрачности теней ночных

Мы — вольные призраки грез и надежд

В исканье просторов иных.

Под музыку ночи, под пенье ветров

К далеким созвездьям свершаем наш путь.

Мы — лунные лики ночных облаков,

И нас не догнать, не вернуть.

Под луной, под луной

Наш стремительный рой,

Словно радужный дым.

Мы несемся, летим,

Мы летим и поем

И в безбрежность зовем.

Не вернуть, не догнать

Серебристую рать.

Наш сияющий лик —

Только миг.

1920

«Влюбленно подойти к нетронутому снегу…»

Влюбленно подойти к нетронутому снегу,

На месте замереть и взглядом даль обнять.

Вздохнуть — и волю дать размеренному бегу,

Прорезать лыжами синеющую гладь.

Чтобы остался след, прямой, глубокий, четкий,

Мой утвержденный след стремления во мгле.

И в этот ясный час, блаженный и короткий,

Быть первой, быть одной на девственной земле.

«Пролетают мимо окон…»

Пролетают мимо окон

Легкие снежинки.

Реют в сердце — о далеком —

Думы-невидимки.

В жаркой печке рдеют угли —

Россыпь огневая.