Чужая постель – 2 - [22]

Позвонив в дверь, сестра скрылась, оставив мать стоять у квартиры. Дверь открыла Лилия с дочерью на руках. Увидев немытую, исхудавшую и измождённую болезнью Тамару Борисовну, сноха не сразу смогла узнать в ней свекровь. Пригласив пожилую женщину войти, усадила за стол и накормила. Старушка так досыта давно не ела и в последнее время, жила впроголодь. Её разморило, и она уснула прямо за столом, сложив голову на руки.

Забрав Андрея из детского сада, с работы вернулся муж. Лиля показала на спящую женщину, в которой сын узнал мать и ужаснулся. Он смотрел на впалые щёки, худые плечи, костлявые руки и не мог поверить в то, что это некогда властная и деспотичная женщина не кто иной, как его мать. Мать, которая легко ломала судьбы детей, и внучки, теперь превратилась в больную и беспомощную старуху, на которую без жалости и боли было невозможно смотреть. Они отвели ей комнату, забрав сына к себе в спальню. Вечером Сергей, убедившись, что её нужно лечить, повёз к психиатру.

— Болезнь Альцгеймера, редко кому в старческом возрасте удаётся от неё убежать, до конца ещё не изучена. Облегчить страдания больной мы не можем. Крепитесь, терпите, больше ничем помочь не можем. Слабоумие — это средняя стадия болезни, — констатировал врач.

Сергей жалел, что сейчас на плечи Лилии ляжет уход за его матерью, помимо этого маленькая дочь. И то, что в квартире было не развернуться. Но сестре звонить, не стал. Да и не стоило, он понимал, что Ирка привезла мать не для того, чтобы забирать обратно. После уколов, Тамара Борисовна на время успокаивалась, садилась у зеркала и, глядя в него, могла часами с ним разговаривать или корчить гримасы. Лиля боялась, что когда-нибудь свекровь нечаянно разобьёт зеркало и поранится. В целях безопасности её стали закрывать в комнате, где не было зеркал.

Муж замечал, как к концу дня Лиля валилась с ног, так тяжело ей было ухаживать за маленьким ребёнком и больной женщиной, болезнь, которой стала прогрессировать. У Тамары Борисовны стремительно стали отмирать клетки мозга, и уже самостоятельно принимать пищу, она не могла. Мать не понимала, для чего на столе вилка или ложка и как ими пользоваться.

— Это последняя стадия, — успокаивал Сергея психиатр, — это не страшно. Вот когда появятся физические проблемы — больная не сможет нормально жевать и глотать, — вот тогда нужно беспокоиться. А то, что она не помнит, как пользоваться предметами, вас не узнает и в туалет ходит, где вздумается. Ну что же? Крепитесь!

— Доктор, это долго протянется?

— Может, год, два, а может, три недели. У всех по-разному.

Мать часто видела галлюцинации и бредила. Ей, казалось, что ухаживающая за ней Лиля может причинить вред, конечно, это было ложное убеждение. Но переубедить больную в этом было невозможно. Для неё бред являлся реальностью, которая вызывала страх, а также порой неадекватные попытки защитить себя. Испытывая галлюцинации, старушка видела и слышала то, чего нет на самом деле. Фигуру некогда своей умершей матери у изножья кровати.

Зимой мать умерла. Брат известил о случившемся сестру. Но Ирка на похороны не приехала. Женщина боялась, что он начнёт обвинять её в том, что привезла ту в таком состоянии и бросила на пороге. Что потребует денежную компенсацию за уход. Ну и, в конце концов, деньги на похороны, это тоже расходы не маленькие. Поэтому, сказала, что находится заграницей и будет только спустя четыре месяца. Она лгала искусно, как всегда умела это делать. Её нелепые отговорки брата уже не интересовали. Подруга матери Зинаида Петровна приехать на похороны тоже отказалась, сославшись на здоровье.

Серёжка смотрел на маленькую, худощавую женщину в гробу, но никаких чувств та в нём не вызывала, словно была посторонней женщиной, с улицы, а не родной матерью. Он попытался вспомнить что-то хорошее о ней, но ничего не припоминалось. Картины воспоминаний были неприятны: всплывали резкие окрики и побои ремнём. Он боялся её и заикался при разговоре с ней. Из детства светлым пятном была только бабушка. Мать же, напротив, была грубой и безапелляционной. Сын помнил, как в детстве мама понукала, и принижала чувство его собственного достоинства. Легко раздражалась и выходила из себя. Часто, когда Серёжка не мог самостоятельно решить задачку, была гневлива и нетерпима к слабостям, детским страхам и недостаткам. Как результат, прибегала к физическим наказаниям и долго помнила плохое, всякий раз напоминая ему об этом и снова унижая. Со временем она нашла ещё один способ наказывать ребёнка — молчать. Не общаться с ним мать могла по три-четыре дня, разыгрывая при этом из себя «обиженную мамочку». Для восьмилетнего Серёжки игра в молчанку была страшнее, чем побои. Он не понимал, почему мама с Иркой разговаривает, а с ним нет. Его это расстраивало, а её забавляло. Порой, когда в квартире было совсем грязно, наказывала обоих детей молчанием. И запрещала даже общаться им друг с другом, и при этом каждый получал вдобавок ремнём. В подростковом возрасте сын любил мать до безумия и всех девушек сравнивал с ней и сестрой. Женщина смогла внушить подростку, что только она «любит» по-настоящему большой, чистой и светлой любовью. И ещё сестра. И больше никто на всём белом свете не будет так его любить и понимать. И тот наивно верил, что все девушки только на одну ночь, а сестра навсегда и постоянна. И неоспорима, и непоколебима «любовь» матери, которая между тем, бросала сына в бездну разврата и лжи. Все важные и необходимые для разрешения задачи подростка, для неё не существовали. Была только она — Мать, и только у неё могли быть какие-то серьёзные проблемы, а у детей было всё несерьёзно и не заслуживало даже малейшего внимания. И если возникала какая-то попытка со стороны ребёнка что-то объяснить, чтобы получить необходимый совет взрослого, тут же уходила в другую комнату. И запрещала, как она выражалась, «выливать на маму свои несуществующие трудности или вопросы». После попытки развести с женой — сын стал её ненавидеть. За неприятие Лилии, за унижение, за то, что всегда принимала решения за него. И что только она одна знала, что «правильно», а что нет, лишая его тем самым самостоятельности выбора.