Чужая луна - [75]

Немного помолчав, Менжинский продолжил:

— По дороге в наше время мы много своих хороших, душевных слов растеряли. Будет время, я вам тут рядышком такие перлы покажу. Вот прямо у вас под носом вчера узрел: «Президент дровяного склада». Красиво и не как у всех. А что непонятно — не имеет значения. А «президент» — это, насколько мне помнится, латынь. Если по-русски: председатель. Да и в «председателе» не совсем уверен, что русское слово. Наверное, тоже откуда-то стащили. Ладно, оставим лингвистику, — и Менжинский снова обернулся к Ивану Игнатьевичу: — Спасибо, что напомнили нам добрые русские слова. Откуда вы к нам пожаловали? Где проживаете, какая нужда вас сюда, в Советскую Россию, привела? Я так понимаю, вы не у нас, не здесь, в иных краях обитаете?

— Я не сюды ехал. Мне в Москву надоть. До Его Преосвященства, — ответил Иван Игнатьевич. Он обрадовался, что после долгих дней подозрительного молчания на него наконец обратили внимание.

— До патриарха Тихона, как я понимаю? — спросил самый главный начальник (так определил для себя Иван Игнатьевич Менжинского).

— До его самого, — согласился Иван Игнатьевич.

— Ну, и расскажите нам все по порядку: где живете, как сюда добирались, зачем к патриарху? Все, как есть, рассказывайте, без утайки. Насколько я понимаю, утаивать вам от нас нечего?

— Пущай вон энтот рассказыват, — Иван Игнатьевич сердито, исподлобья указал взглядом на Салабуду. — Я яму уже почитай восемь раз рассказывал, а ему усе мало. Малое дите же могло бы усе запомнить, а он — не.

— А мне интересно вас послушать, — сказал Менжинский. — У вас это лучше получится, красочнее.

Ивану Игнатьевичу понравилось, как уважительно разговаривал с ним этот высокий начальник: тихо, спокойно, без крика. И лицо у него было несухое, и глядел он на него с приязнью.

И Иван Игнатьевич вновь стал подробно рассказывать про смерть попа Иоанна и осиротевшую церковь, про свое село Новую Некрасовку, в котором теперь ни помолиться, ни покреститься, ни исповедаться. Живут люди почти как дикие звери: свадьбы не справляют, в блуде живут, детей не крестят, умерших не отпевают

— И где ж оно находится, это ваше село? — спросил Менжинский. — Название-то русское.

— А то как жа! Оно рассейское и есть. Там мы усе русские, — подтвердил Иван Игнатьевич. — Стоить оно на Гейском мори. А от оны — не верять, — он вновь указал глазами на Салабуду. — Нету, говорять, такого моря. А я в ем кажин день купаюсь и рыбу ловлю.

— Тогда давайте уточним, — предложил Менжинский и раскатал на столе большую географическую карту. — Смотрите, вот Одесса. Это вот Черное море.

— Не, я по картинке не понимаю, — отвернулся от карты Иван Игнатьевич, — Я лучшее своими словами. Як Черное море переплывешь, там уже недалеко.

— Это в Турции, надо понимать? — спросил Менжинский.

— В большости турки, — согласился Иван Игнатьевич. — Други народы тоже водятся, токмо их помельче.

— А Константинополь от вас далеко?

— Ежели пеши, то далеко. Дни три пеши, ежли с ночевой. А можно еще на пароходе, токмо билеты на пароход кусачие.

— Кое-что уже становится понятно, — сказал Менжинский. — Пойдем дальше. Вы где-то здесь обитаете? На Красном море..

— Красно море есть поблизости. Только наше, Гейске, получшее. И теплее, и рыбы поболее.

— Речка поблизости? — склонившись к карте, спросил Менжинский.

— Как жа без речки? Ежли чо постирать, бабы на речку идуть. Тама вода мягка, мыла не надо. И ишшо озеро там, Галькой кличуть.

— Речка Марица, а озеро Гала, — подвел итог своим исследованиям Менжинский.

— Ну да, вы по-ученому. А мы по-простому: речку мы Маричкой прозвали, а озеро Галькой… А так все сходится.

— А скажите, Иван Игнатьевич: вроде там, совсем неподалеку от вас, полуостров есть. Может, слыхали? Галлиполи, называется.

— Ну, как жа! — обрадовался Иван Игнатьевич. Токо турчины его по-своему кличуть: Голуболу. И город есть при таком звании: по-ихнему Голуболу, а по-нашему Галлиполи. Мы в ем по пятницам рыбой торгуем. Од нашего села до их совсем близко: чуток до Дарданелов на конях едем, а там и вплавь не трудно. Баб на ту сторону на лодках торговать отправляем, а сами на своем берегу коней выпасам.

— А почему по пятницам? — спросил Менжинский.

— Дурость, — пожал плечами Иван Игнатьевич. — У турчан все не як у нас. У их другой бог, Аллахом его кличуть. Оны ему по пятницам молются. И ничего по пятницам не робют. А есть-то хочется. От наши им туда еду и привозять. Так в мире и живем. Оны — народ хороший, смирный. Токо обиды не терпят, сразу за кинжал хватаются.

Потом Менжинский стал расспрашивать, как Иван Игнатьевич до Одессы добирался? Иван Игнатьевич решил, что контрабандистов он выдавать не станет. Стал врать, как пробирался через Болгарию, Румынию…

Менжинский, не перебивая, внимательно его слушал. И лишь когда Иван Игнатьевич окончательно запутался, он сказал ему:

— А мне казалось, вы с Болгарии на шхуне «Богдана» сюда приплыли. Не так ли?

Иван Игнатьевич опустил глаза и тихо прошептал:

— Так.

— И с Костой и Атанасом вы, конечно, знакомы, — продолжал добивать Ивана Игнатьевича Менжинский.

— А вы их… вы их тожа знаете?

— Мы всех знаем, — улыбнулся Менжинский. — Такая у нас работа — всех знать.