Чужак с острова Барра - [80]

Некоторое время они гребли молча, потом он добавил:

-  Увлекательная  проблема,   правда?  Надо  обязательно  изловить  и окольцевать этого гуся, чтобы его можно было потом опознать снова. Тогда удастся, пожалуй, установить, что он сделает.

— Изловить? — впервые за это время заговорила Кэнайна. — Но как?

— Это не так уж трудно.  В самый разгар лета у гусей линька,  и тогда они не могут летать.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Было  около полудня,  когда они  вновь пристали к  берегу и  вытащили каноэ на песок.

— Когда я  в  последний раз  приглашал вас  позавтракать,  вы  весьма решительно отказались, — сказал Рори.

— Попытайтесь еще раз.

— Мисс Биверскин,  -  начал он,  -  с  тех пор,  как вы позавтракали, прошло почти десять часов.  Не  могу ли  я  пригласить вас  пообедать со мной?

— Это  было  бы  для  меня честью и  удовольствием,мистер Макдональд. Только, пожалуйста, без мартини. От него я совсем теряю голову.

Рори взглянул на нее с полуулыбкой:

— Бьюсь об заклад, что вы особенно хороши, когда теряете голову.

Взяв топор, он пошел в лес за дровами. Когда он вернулся, Кэнайна уже расстелила на  земле  одеяло и  разложила на  нем  провизию.  Она  сняла мокасины и закатала брюки выше колен.

— Приятно сунуть босые ноги в песок, — объявила она.

— На вид тоже приятно. Я имею в виду ваши босые ноги. А выше они тоже такие красивые?

— Это  секрет.  Если  бы  я  знала,  что  вы  будете  проявлять такое любопытство,  я  надела  бы  длинное белье.  Вы  слыхали когда-нибудь  о Роберте Геррике?

— Это поэт, английский поэт.

— Да.  Кроме того,  он  был священником и  был лишен сана за то,  что предпочитал писать стихи про девичьи ножки, а не читать проповеди.

— К такому проповеднику я отношусь с величайшим почтением.  Ну, и что же он сказал о девичьих ножках?

— Попробую вспомнить,  -  Кэнайна уставилась в песок.  — Что-то вроде этого:  "В сапожках низких поспешает рьяно отважная охотница Диана и..." Да,помню,  помню:  "... и для очей нескромных труд не тяжек узреть изгиб ее прелестных ляжек".

Рори  засмеялся.  Он  снова взглянул на  мягкие линии скрытых брюками стройных ног.

— Изгиб прелестных ляжек,  — повторил он.  — Великолепно сказано.  Вы понравились бы моей матери,  она тоже обожает английских поэтов и  часто цитирует их. Как это вы помните такую муру?

— Когда я  училась в  школе,  чтение было моим единственным занятием, кроме уроков.  Ваши люди позаботились об  этом.  Я,  знаете,  была,  что называется, не слишком популярна в обществе.

"Зачем она вечно возвращается к этому?" Рори стал колоть дрова. Она и впрямь очень похожа на его мать.

Он  развел костер.  Кэнайна вошла по колено в  воду -  там вода была, кажется,  уже незамутненная — и зачерпнула в котелок воды.  Наискось над костром Рори вогнал в землю кол и подвесил котелок. Потом они уселись на край одеяла и принялись за еду, приготовленную Джоан Рамзей.

Костер потрескивал,  время от времени Рори подбрасывал в  него дрова. Озеро Кишамускек сверкало синевой,  а  там,  где бродяга ветер,  налетая порывами,  теребил водную гладь,  виднелись серые пятна ряби. Рори вновь вспомнилась  пастьба  на   Гусином  острове,   синее   море   вокруг   и потрескивающий торфяной  костер;  вроде  бы  похоже,  только  вот  между Кэнайной и  Пегги  Макнил  мало  было  сходства.  Украдкой он  следил за Кэнайной.   Доведется  ли  ему  когда-нибудь  в  жизни  встретить  такое странное,   противоречивое  и  сложное  существо?   Она  была  одним  из культурнейших людей,  которых он когда-либо встречал или встретит,  но в окружении такого первобытного бескультурья,  которое он  опять-таки едва ли еще когда-нибудь и где-нибудь увидит.

Вода в котелке закипела.  Кэнайна сняла котелок с огня, всыпала чай и поставила рядом с костром. Минуту спустя стала разливать чай по кружкам.

— С молоком и сахаром? — спросила она его.

— Да, с молоком и сахаром.

Принялись за чай.  Кэнайна сидела,  прижав колени к груди, ее гладкие смуглые  ноги  дразнили Рори,  который откровенно уставился на  нее,  не зная,  что делать дальше.  Она рассматривала пальцы своих ног, по-детски вороша ими песок, потом медленно повернула к нему лицо и улыбнулась.

— Что вы никак не можете успокоиться?  Бросьте размышлять обо мне,  — сказала она ему.  -  Наслаждайтесь пикником.  Снимите свои башмаки — так приятно, когда песок под ногами.

Он  начал расшнуровывать высокие ботинки,  то  и  дело оглядываясь на нее. Сняв ботинки и носки, сунул ноги в теплый песок.

— Неужели вам нравится здешнее житье — в хибарке, где нет ни постели, ни ванны? — спросил он.

— Нет. Но я заставлю себя полюбить его.

Ага,  подумал он,  бесспорно,  это намек. Если она настаивает на том, чтобы вести животное существование, он может играть и в эту игру.

Протянув к ней пальцы,  он взял запястье одной из ее рук,  обвивавших колени,  и нежно потянул к себе.  Неожиданно у нее появилось испуганное, удивленное выражение.  Понемногу он  привлек ее к  себе,  ощутил упругую округлость груди. Потом, продолжая сидеть, опрокинул навзничь на одеяло, крепко  прижав  ее  плечи  к  земле  обеими  руками.  Ее  длинные волосы спутанной массой рассыпались по  одеялу,  темной,  точеной рамой оттеняя смуглую,  экзотическую прелесть  лица.  Глаза  ее,  по-восточному слегка суживающиеся к вискам, были полузакрыты.