Чужак с острова Барра - [14]

В  тот вечер Большой Сэмми проводил Мэри на трамвае домой и благоговейно нес ее скрипку. У дверей ее дома оба смущенно остановились.

— Рад бы радехонек повидаться с вами, — сказал он, заговорив от волнения с сильным шотландским акцентом.

— Буду рада вновь увидеться с вами, мистер Макдональд, — быстро ответила Мэри. — Как насчет завтрашнего вечера, не хотите зайти?

Они расстались, даже не пожав друг другу руки. В ту ночь Мэри заснула в смятении и тревоге из-за того, что она натворила, — она действительно не ведала, что творит. Знала только, что смерть отца и одиночество, мучительная тоска по Джону Уатту и мелодии Мендельсона настроили ее на чрезвычайно чувствительный лад. Сэмми Макдональд был здесь ни при чем. Всего лишь случайный встречный, которого Мэри в критический момент послала судьба.

Из-за отсутствия груза никто не фрахтовал "Свонси", и судно три недели простояло в порту. Все это время Мэри и Большой Сэмми встречались чуть ли не каждый вечер. Она не испытывала ни симпатии, ни антипатии к нему — скорее что-то вроде материнского чувства. Они часами гуляли вместе, почти не разговаривая, так как им нечего было сказать друг другу. Но Мэри помнила мучительные, проведенные в одиночестве вечера после того, как она получила от Джона Уатта письмо, которое разбило ее жизнь. По сравнению с ними вечера, которые она проводила с Сэмми Макдональдом, казались приятными и радостными. Приближался срок отплытия "Свонси", и ее охватил страх. Сэмми чувствовал, что от него ждут чего-то больше простого безмолвного вышагивания. Однажды вечером, незадолго до отплытия, когда они, гуляя, не вымолвили за час ни слова, Сэмми вдруг выпалил:

— Не пойдете ли за меня, мисс Кэмпбелл? Времени в обрез. Стало быть, вскорости отплываем.

Мэри хотела этого с самого начала. За день до отплытия "Свонси" они обвенчались по простому пресвитерианскому обряду. Под конец церемонии Сэмми неуклюже и беспомощно склонился к невесте с высоты своего громадного роста. Они впервые поцеловались.

На следующее утро Мэри стояла на прокопченном пирсе и махала вслед уходившему вниз по Клайду и таявшему в январском тумане "Свонси". Ее нисколько не огорчало, что человек, всего сутки назад ставший ее мужем, отправляется в плавание на несколько месяцев, а может, даже и лет. Она повернулась, медленно пошла вдоль пирса и вдруг ужаснулась тому, что натворила. За несколько недель Джон Уатт покорил сердце хорошенькой девушки, теперь Мэри могла сказать о себе, что тоже способна покорять сердца. Внезапно прозрев, она с леденящей, словно клубы зимнего тумана над Клайдом, ясностью поняла, что в этом заключалась единственная причина, побудившая ее выйти за Большого Сэмми.

И тем не менее на душе у нее было покойно. Теперь она снова могла со стоическим  безразличием  примириться  со   своей   заурядной, малопривлекательной внешностью. Но, обладая себе на горе умом, слишком привыкшим к самооценке, она сознавала и то, что поступила как последняя шлюха. Продалась, чтобы сохранить репутацию и вновь обрести душевный покой.

Возможно, размышляла она, тут примешивалось и что-то другое. Их избранники обладали физической привлекательностью, и все же она была уверена, что ни Джон, ни она сама не найдут особого счастья в браке. Как бы то ни было, это тешило ее самолюбие; как бы то ни было, Джон Уатт снова стал ближе ей.

Так или иначе, что ни совершается, все к лучшему. У нее есть муж, которого она не любит, но он будет проводить дома от силы три недели в году. Она по-прежнему будет преподавать, и ее жизнь почти не изменится.

Но история решила иначе, не спросившись Мэри Макдональд.

В ноябре 1929 года, через девять месяцев после их свадьбы, разразился экономический кризис, и целое поколение впало в нищету. Во всех гаванях мира стояли и в бездействии ржавели корабли, дожидаясь несуществующих грузов. Одним из первых сняли с линии "Свонси", старое и нерентабельное судно. В середине декабря оно стало на прикол в Ливерпуле, и команда получила расчет.

Большой Сэмми впервые после женитьбы вернулся в Глазго, и внезапно его потянуло домой, на Гебриды, которых он не видел четырнадцать лет. За это время умерли ею родители, но оставалась пустовавшая ныне ферма Макдональдов на Барре, и душой Сэмми безраздельно завладела идея: трудиться на том клочке истощенной, каменистой земли, на котором трудились его родите т и и деды.

Мэри Макдональд никогда не думала, что дело примет такой оборот. Она спорила, умоляла, искала мужу работу, которая позволила бы ему остаться в Глазго. У нее были отличные связи, и, хотя в те дни найти работу было нелегко, ей удалось подыскать для Сэмми несколько мест, но он вылетал оттуда с такой же быстротой, с какой она их находила. Он успел поработать и вахтером в школе, и мойщиком окон, и конюхом, и водоносом на верфи, — и нигде не продержался больше недели. В конце концов он настоял на возвращении на Барру.

Мэри Макдональд питала глубокое уважение к брачному обету и ровно никакого — к мужу, с которым этот обет ее связывал. Ее пресвитерианское воспитание не оставляло ей на этот счет никакого выбора. Она знала: придется ехать на Барру.