Чувство Родины - [25]

Мальчишка,

Сосунок,

Малыш,

Куда ж ты, глупенький,

Куда же?

Ты только-только начал жить.

И, суть явлений постигая,

Сюда не следует спешить:

Тут, братец, жизнь совсем другая.

Иная жизнь.

Людей живых

Тут встретишь редко, очень редко.

Тут спят хозяева твоих

Далеких

И недальних предков.

Они жалели лошадей,

И кони верно им служили,

И хоть недолго, трудно жили,

Но жили

Верою в людей.

И ты доверчив неспроста.

Мордашкой тычешься в ладони.

Ты знаешь,

Мы ведь тоже кони,

Хотя живем без хомута.

И мы порой едва идем

Под непосильной ношей века,

Мы тоже верим

В человека

И от него

Того же ждем.

Тебе-то что!

От всяких бед

Тебя под брюхом спрячет мама.

А нам — опять идти упрямо

Путем утрат, путем побед,

Нам жить бедой любой беды,

Любой трагедии народной.

Вот почему мы несвободны,

Как в этот час свободен ты.

Но мы горды судьбой своей,

На гордость выстрадано право!

И в трудной славе

Этих дней

Есть наша с Алексеем слава.

Она под звездной высотой

Дойдет в намеченные дали.

И главное —

Что в славе той

Есть слава нашей тети Дарьи…

Тень от сосны была мала.

И безмятежный, ясный полдень

Был весь раздумьями наполнен

И словно

Не жалел тепла.

Его мы брали про запас —

Сгодится в пасмурной дороге…

И жеребенок тонконогий

Глядел доверчиво на нас.

Он брел за нами до села…

А за селом

У речки звонкой

Его родная мать ждала,

Звала тоскливо жеребенка.

О, как он резво к ней бежал

Широким лугом,

Без дороги,

Как ржал, как забубенно ржал,

Смешно отбрасывая ноги!..

Мы уезжали в тот же день,

Неся с собою

Запах пашен,

Покой российских деревень,

И от сосны резную тень,

И веру

В будущее наше.

Глава седьмая

Может, и мне не придется состариться…

Но и дожив до прощального дня,

Буду я верить,

Что после меня

Что-то останется.

После меня

Останутся горы,

Реки

И травы, полные жажды,

Ястреб останется,

По которому

Я промахнулся однажды.

Книга останется,

Что полистается

Да и забудется — выпадет срок.

Родина сыну в наследство останется,

Будет счастливей, чем батька, сынок.

Зори останутся, тихие зори,

Лунные заводи, звезды в колодцах, —

Это всегда после нас остается,

Как остаются радость и горе…

Жил человек. Горевал. Веселился.

Умер…

А в мире все те же ручьи,

Тот же скворец на дворе поселился,

Звезды все те ж,

Но уже не твои,

Как это грустно!..

Рождаются травы,

Солнце гуляет в цветенье ольхи,

И величаво поют петухи.

Вот он поет, голенастый, горластый,

Отсвет зари на лихом гребешке.

— Ку-ка-ре-ку!

Это, видимо, «здравствуй!»

На петушином его языке.

Жизнь — это песня, обычное дело.

— Здравствуй, горластый! —

Ответствую я.

Сонно калитка в тиши проскрипела,

Глухо в колодце плеснулась бадья.

— Здравствуйте, голуби!

Как вам летается?..

Солнце разбито гусиным крылом…

Все это было, было в былом.

Это и после меня

Останется.

Щебет овсянки,

Под елями снег,

Нежный подснежник на скосе оврага —

Все это радость,

И все это благо,

Если, конечно, жив человек.

Жив человек небесами,

Лесами,

Трудной дорогой, где легче вдвоем,

Радостным словом,

Даже слезами.

Песней о чем-то далеком своем.

Жив человек материнскою лаской

И неприметною

Лаской отца…

Жизнь познается с обыденной сказки,

Надо дослушать ее до конца.

Глава восьмая

Жизнь — это небо,

Где вечная смена

Ночи на полдень

И ведра на дождь,

Неутешительный траур Шопена

Рядом с «Камаринской» Глинки найдешь.

Невыносимо,

Горько,

Несносно

Видеть веселье рядом с бедой:

Радость грачей

На кладбищенских соснах

И причитанья вдовы молодой!

Помнится: вырыта темная яма,

Мерзлая глина на солнце блестит,

Дуб величавый

Все так же упрямо

Той, прошлогодней листвой шелестит.

Голос оркестра военного

Горечью тронут.

И любопытные

Молча в сторонке стоят.

— Летчика, — говорят, — офицера хоронят.

Ишь ты, сколько солдат…

Я провожаю ровесника, друга.

Что-то о жизни его говорю.

Гвозди запели!

Кто-то упруго

Бьет по весеннему календарю.

В воздухе слово и плач повисают.

Кажется,

Плачу не будет конца.

Я не стираю слезы с лица,

Вязкую глину в могилу бросаю.

Все.

Совершилось.

Гроб потонул…

После салюта

Тишь наступила…

Молча

Могильщик табличку воткнул

С номером этой последней могилы.

А пятилетний сынишка понять

Так и не мог этой горькой утраты:

Он обнимает

Испуганно мать

И прижимается к старшему брату.

Мальчик озяб на весеннем ветру,

Пусть на весеннем, а все же морозном.

Помню, как ранил он тело березы,

Старым гвоздем

Поцарапав кору.

Сок на березе

Молодо брызнул!

Мальчик губами к ране прильнул.

Таинство смерти

И таинство жизни

Как бы случайно он подчеркнул.

Были поминки.

День был заполнен.

Память — ушедшим.

Здоровье — живым…

Это не все,

Что сумел я запомнить

В день расставания с другом своим.

Глава девятая

Вот и не стало ровесника, друга.

Только могила.

И та далеко.

Лето минует.

Вызреет вьюга,

Будут сугробы лежать высоко.

И, возвышаясь над синью сугроба,

На небогатом кладбище том

К этому времени

Встанет надгробье

С традиционным разбитым винтом.

И с фотографии

Взглядом провидца

Будет Алеша

Мимо крестов

Молча глядеть

На огни и зарницы,

Что далеки от больших городов.

Все далеко.

Далеки автострады.

Узкоколейки поблизости нет.

Лишь августовские звездопады,

Лунная рожь

Да туманный рассвет.

Все впереди. Вологодское лето,

Длинная осень, зима и весна…

В эти края

К нему за советом

Будет наведываться жена.

Будет рассказывать,

Как ей живется,

Как сыновьям без него тяжело.

Мало ребятам вечного солнца,

Если отцовское гаснет тепло.