Чувство и чувствительность - [4]

Сходство между ней и матерью казалось поразительным.
Elinor saw, with concern, the excess of her sister's sensibility; but by Mrs. Dashwood it was valued and cherished.	Чувствительность сестры внушала Элинор тревогу, но миссис Дэшвуд восхищалась этим качеством дочери и всячески его лелеяла.
They encouraged each other now in the violence of their affliction.	Теперь они с Марианной неустанно поддерживали друг в друге бурную печаль.
The agony of grief which overpowered them at first, was voluntarily renewed, was sought for, was created again and again.	Сразившее их горе от невозвратимой утраты теперь нарочито растравлялось, усугублялось, воскрешалось вновь и вновь.
They gave themselves up wholly to their sorrow, seeking increase of wretchedness in every reflection that could afford it, and resolved against ever admitting consolation in future.	Они всецело предались его мукам, питали их всеми способами и твердо отвергали даже мысль о возможном утешении пусть в самом далеком будущем.
Elinor, too, was deeply afflicted; but still she could struggle, she could exert herself.	Элинор тоже горевала всем сердцем, но она боролась с собой, старалась взять себя в руки.
She could consult with her brother, could receive her sister-in-law on her arrival, and treat her with proper attention; and could strive to rouse her mother to similar exertion, and encourage her to similar forbearance.	У нее достало сил советоваться с братом, а также достойно встретить невестку и держаться с ней, как требовали правила хорошего тона. Она пыталась побудить к тому же и свою мать, вдохнуть в нее такую же терпеливую твердость.
Margaret, the other sister, was a good-humored, well-disposed girl; but as she had already imbibed a good deal of Marianne's romance, without having much of her sense, she did not, at thirteen, bid fair to equal her sisters at a more advanced period of life.	Маргарет, третья сестра, была доброй, хорошей девочкой, но уже успела впитать немалую толику романтичности Марианны, хотя далеко уступала ей в уме, и в свои тринадцать лет, разумеется, не могла считаться равной более взрослым сестрам.
CHAPTER 2	Глава 2
Mrs. John Dashwood now installed herself mistress of Norland; and her mother and sisters-in-law were degraded to the condition of visitors.	Теперь хозяйкой Норленда стала миссис Джон Дэшвуд, а ее свекровь и золовки были низведены на положение гостий.
As such, however, they were treated by her with quiet civility; and by her husband with as much kindness as he could feel towards anybody beyond himself, his wife, and their child.	Однако в таком их качестве она обходилась с ними со спокойной вежливостью, а ее муж - со всей добротой, на какую он был способен, когда речь шла не о нем самом, его жене или сыне.
He really pressed them, with some earnestness, to consider Norland as their home; and, as no plan appeared so eligible to Mrs. Dashwood as remaining there till she could accommodate herself with a house in the neighbourhood, his invitation was accepted.	Он с вполне искренней настойчивостью просил их считать Норленд своим домом, и его приглашение было принято, так как миссис Дэшвуд не видела иного выхода - во всяком случае, до тех пор, пока она не подыщет для себя дом где-нибудь в окрестностях.
A continuance in a place where everything reminded her of former delight, was exactly what suited her mind.	Необходимость жить там, где все напоминало ей о былых радостях, превосходно отвечала особенностям ее натуры.

In seasons of cheerfulness, no temper could be more cheerful than hers, or possess, in a greater degree, that sanguine expectation of happiness which is happiness itself.	В безоблачные времена никто не мог сравниться с ней веселостью духа, никто не уповал на счастье с той светлой надеждой, которая сама по себе уже счастье.
But in sorrow she must be equally carried away by her fancy, and as far beyond consolation as in pleasure she was beyond alloy.	Но и печали она предавалась с такой же беззаветностью и так же отвергала самую возможность утешения, как прежде не позволяла даже тени сомнения омрачить ее восторги.
Mrs. John Dashwood did not at all approve of what her husband intended to do for his sisters.	Миссис Джон Дэшвуд отнюдь не одобрила того, что ее муж решил сделать для своих сестер.
To take three thousand pounds from the fortune of their dear little boy would be impoverishing him to the most dreadful degree.	Отнять три тысячи фунтов у их драгоценного сыночка! Но это же нанесет страшнейший ущерб его состоянию!
She begged him to think again on the subject.	Она умоляла его хорошенько подумать.
How could he answer it to himself to rob his child, and his only child too, of so large a sum?	Какое оправдание найдет он себе, если ограбит свое дитя, свое единственное дитя? Ведь это же огромная сумма!
And what possible claim could the Miss Dashwoods, who were related to him only by half blood, which she considered as no relationship at all, have on his generosity to so large an amount.	И какое, собственно, право есть у девиц Дэшвуд, всего лишь сводных его сестер - а такое родство она вообще родством не признает, - на подобную его щедрость?