Чувство движения. Интеллектуальная история - [115]

Рассматривая воплощенное восприятие, Мерло-Понти не придавал особого эпистемологического значения осязанию, а рассматривая осязание, не выделял роль движения[273]. Осязанию он уделял в лучшем случае столько же внимания, сколько зрению. Его волновал не эпистемологический приоритет того или иного чувства, а их унификация для возможности появления «феноменального» мира. Как он писал позднее, и зрительное, и тактильное чувство «пульсируют», и для того, и для другого требуется, чтобы «плоть» существовала внутри мира (Мерло-Понти, 2006)[274]. Такая трактовка тактильности зрения существенно повлияла на интерес к гаптическому чувству в современной философии и искусстве.

Как следует из позиции Мерло-Понти, современные философы не имеют согласия по поводу особого эпистемологического статуса осязания. Также можно утверждать, что существование невизуальных ощущений, наличие которых доктор Джонсон доказывал с помощью пинка по камню, едва ли нуждалось в доказательствах, поэтому считается, что все чувства, как выразился Уайтхед, «находятся в одной лодке»: отношение между осознанием и объектами, которые мы осознаем, является темой исследования для всех чувств (Whitehead, 2015, p. 29). Тайна «данности» воспринимаемых объектов существует независимо от сенсорного органа.

Отдельные элементы такого образа мыслей вновь возникли в недавних рассуждениях о чувствах осязания и движения. Вера в «пульсирующую» реальность тактильного мира, познаваемого в движении, никогда не исчезала в обыденной речи, которая полна фраз, окрашенных эмоциями и имеющих социальную значимость, например, «вас это не касается» или «контактная информация». Выражения обыденной речи и выводы философского анализа появляются бок о бок в литературе, имеющей в широком смысле феноменологический характер. Феноменология и «здравый смысл» (или «общее чувство») в равной мере привязывают понятие реальности к осознанию собственной воплощенности, к пониманию того, что ты являешься телом, знающим себя как движущееся тело и как тело, встречающее сопротивление. Утверждается, что у людей на этом основаны понятия своего «я» и «другого», познающего субъекта и познаваемого объекта, то есть пребывания индивида в неких отношениях. В связи с этим можно сказать, что встречаются психически больные люди, не способные «вступать в контакт» (Ratcliffe, 2013, p. 147).

В начале 1950-х годов Феноменолог Ханс Йонас утверждал:

«Реальность в первую очередь воспринимается в сопротивлении, которая есть составляющая опыта осязания. Ибо физический контакт – это нечто большее, чем геометрический факт соприкосновения: он предполагает воздействие. Другими словами, осязание – это чувство, единственное чувство, где восприятие качества обычно соединено с опытом силы, которая, будучи обратно направленной, позволяет субъекту быть пассивным; таким образом, это чувство, при котором происходит первоначальное соприкосновение с реальностью как реальностью» (Jonas, 1954, p. 516)[275].

Йонас оказывал больший «почет» зрительному чувству, благодаря его историческим ассоциациям с расстоянием и объективностью. Оно, безусловно, также всегда ассоциировалось с раскрытием реальности, о чем свидетельствуют фразы вроде «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать» или «Снять покров с тайны». Тем не менее для Йонаса и некоторых современных феноменологов «реальность изначально очевидна» благодаря воплощенной силе – силе активного субъекта, встречающейся с силой сопротивляющегося объекта. Ученые полагают, что без осязания и в самом деле трудно, почти невозможно получить представление о собственной воплощенности в мире. Мэттью Рэтклифф заметил: «Без зрения или слуха человек жил бы в совершенно ином эмпирическом мире, однако без осязания у человека вообще не было бы мира» (Ratcliffe, 2013, p. 132). Для Шитс-Джонстон «мы, люди, узнаем, „что мы такое“, двигаясь и прислушиваясь к собственному движению. Мы чувствуем свои собственные тела» (Sheets-Johnstone, 2011, p. 49).

У современных феноменологов граница между «чистой феноменологией» и «феноменологической психологией» в значительной степени размыта. Быть может, прочной она никогда и не была. Более того, в современной литературе подчеркивается не просто смысл чувственного осязания и движения в психологических или субъективный терминах, но их социальное и политическое содержание. В целом было достигнуто согласие в том, что в процессе эволюции чувства осязания и движения являются первичными сенсорными модальностями, что эти модальности появляются первыми в развитии эмбриона. Но все еще остается открытым вопрос: следует ли отсюда, что все люди во все времена имели или имеют одинаковое восприятие, вызванное чувствами движения. Относительно контактного осязания мы имеем внушительные доказательства, почерпнутые из нашей обычной жизни, что это не так. Касание глубоко связано с социальными обычаями – в этом никого нет нужды убеждать. Это отражается и в языке: например, английское слово «tact» (рус. «такт») первоначально относилось к осязательному чувству или чуткому свойству восприятия, вызванному осязательной точностью, и вследствие этого приобрело значение социального «такта», «тактичности». Есть свидетельства того, что ощущение и осуществление движения могут сильно разниться и в большой степени зависят от обучения. Так, мальчики и девочки быстро учатся двигаться, бегать и бросать, но делают это по-разному. На что обратила внимание Айрис М. Янг, когда анализировала, «как бросают девочки» (Young, 1980). Осанка, конечно, тоже имеет свою историю в социальной жизни нашего «я» (Gilman, 2014, 2018).