Чувство - [5]

– Не трать деньги, Эрик. Ты потратил их на меня достаточно… Я приеду.

Обязательно.

– Да, да. Сладких снов, Франс.

– Ночи, Эрик.

– Пока…

– Пока…

Мы еще некоторое время молчим в трубки. Улыбаемся и мысленно желаем друг другу ночи еще раз. Потом одновременно кладем трубки.

Kapitel 7.

Париж весной, надо сказать, очень странное место. Здесь прекрасное и романтическое смешивается с приземленным и банальным. Узкие улочки и широкие проспекты, грязные и чистые, с запахом роз и с запахом навоза, с шумом машин и стуком лошадиных копыт, с музыкой аккордеонов и голосами попрошаек. Вроде бы, как любой обычный город по весне. Но для меня Париж обладает неодолимым шармом.

Старые домики и новые здания, витиеватые фасады и строгие линии современности.

Париж – город, где сливаются в единое целое прелесть восемнадцатого и двадцать первого века.

Теплые солнечные лучи отражаются от луж растаявшего снега. Шумная певучая речь слышится изо всех кафе, чьи двери открыты нараспашку. Этот язык так не склонен описывать что-то печальное! О! Он так невыносимо звонок и каждая интонация, существующая в нем, так прекрасна, что обречена на произношение с улыбкой!

Толпы нетерпеливых туристов щелкают фотокамерами, глядя через их сверкающие объективы на Триумфальную Арку, Эйфелеву Башню и Собор Парижской Богоматери. Идя мимо них, я чувствую себя хозяином города. Я живу здесь. А они приехали в гости.

Здесь мой дом. А их дом где-то далеко, быть может, за тысячи миль отсюда.

И я безошибочно отличаю приезжих от тех, кто делит мой дом со мной. По уверенности походки. По уверенности взгляда. По улыбке. По тому, как целенаправленно люди куда-то спешат.

Кидаю монетку к ногам слепого аккордеониста. Улыбаюсь ему и иду дальше.

Дети. Юноши. Девушки. Мужчины. Женщины.

И когда быстрым шагом прогуливаешься вдоль по набережной, или замираешь на середине моста – можно втянуть носом воздух и почувствовать свежий влажный запах Сены, которая уже сломала лед и теперь несется куда-то в никуда.

Тонкая улочка. Да-да. Здесь еще сохранились такие узкие улочки, что из окна можно поздороваться за руку с соседом из дома напротив. Я люблю такие улочки. Их почти не осталось и от того они еще прекрасней и заманчивей.

Распахнутое окно. Теплый весенний ветер пытается сорвать занавеску глубокого синего цвета. Она вырывается из окна, будто хочет улететь в небо.

Из окна льется музыка. Божественная музыка. Кто-то играет на фортепьяно.

Фредерик Шопен. Fantasie-Impromptu No. 4 C-sharp minor opus 66.

Эти звонкие переливы мелодии. Этот сильный прекрасный звук, наполненный чем-то неоспоримо весенним. Взлеты и падения. Быстрый и медленный. Нежный и яркий.

Прекрасный ноктюрн.

Я останавливаюсь, чтобы послушать, надеясь, что музыка не прекратится никогда.

И она продолжалась… Я закрываю глаза и вижу, как нежные пальцы обтекают клавиши словно вода… Нежные, плавные, сильные пальцы…

Я слушаю, и я вижу… я закрываю глаза и я вижу… кто-то кружится в вальсе.. дети в красных шарфах бегут куда-то… снег на Елисейских полях… В воздухе кружится снег…кто-то сидит на подоконнике, свесив ноги в пустоту… кто-то плетет венки… кто-то танцует среди цветов… Далекие яркие страны… огромные замки в скалах над бушующим морем… ровный оранжевый закат, отраженный в волнах… зеленые-зеленые леса… стаи птицы летящих на Юг… и я… я лечу вместе с ними… лечу… лечу… лечу туда, где ты… туда, где ты, Франс… лечу… лечу… быстрее… быстрее… выше.. выше… твой город… твоя улица… твой дом… твое окно… оно тоже распахнуто… у вас уже совсем тепло… и…

Последняя щемящая нота тает в шуме мотора проехавшей мимо переулка машины.

Я продолжаю стоять в тишине. Милая жуткая тишина. Она длится с минуту. Потом я отчетливо слышу шаги, хотя они такие тихие, что их легко можно спутать с капелью.

Я открываю глаза и смотрю на окно с синей занавеской.

Сначала руки. Голые руки. Тонкие руки, сильные запястья, нежные пальцы, которые я видел ранее в своем странном видении. Они пытаются схватить створки, но не достают. Тогда пианист показывается из окна и, прежде чем его пальцы смыкаются на створках окна, прежде чем он захлопывает их, прежде чем он пленит синюю занавеску, наши глаза встречаются.

О… эти глаза так бесконечно печальны. Нежные, фиалковые. Нежные, как пальцы, как сама музыка. Другого слова не подобрать. Светлые волосы. Русые волосы, выгоревшие на солнце почти до белизны. Они спускаются ниже плеч. Они свешиваются прямо надо мной. Пианист смотрит вниз. Угрюмо сжатые губы. Грустные, грустные глаза. Кажется, он плакал… он еще совсем молодой. Еще совсем мальчик…

Сколько ему? 15? 16?

Что-то капает мне прямо на щеку. Значит, он все-таки плакал.

Створки зло и резко захлопываются. Между ними в знак протеста застревает занавеска. Створки вновь приоткрываются, едва-едва, занавеска исчезает, и они снова захлопываются. Еще секунду я ловлю силуэт сквозь грязное стекло, но потом синяя занавеска скрывает от меня все.

На полном автомате пробую каплю на вкус. Нет, это определенно была не капель.

Чего же ты плакал, мой молодой воздыхатель Шопена?

Kapitel 8.

Я играю. Я играю… но не так… не так как я хочу…