«Чур, морская змеюка!» - [18]
— Нам бы надо чаще встречаться! Ведь мы единственные латиноамериканки на пароходе!
— Да, я рада познакомиться с вами. Но слава богу, что нас лишь двое.
— Разумеется. Вы ведь только-только вышли замуж за своего белявого.
— Что?
— За белявого, ну, за блондина, за белокурого, как их у вас там называют.
— А-а! Да, да!
— Итак, до скорой встречи.
— До свиданья. Буду рада.
— Чем ты так заинтересовалась, дорогая? — спросил Гарри, когда колумбийка удалилась.
— Ничем, Гарри, поверь мне. Я разглядываю людей.
— Вот видишь, как мило можно провести вечер на борту теплохода.
— Да, Гарри.
— Тогда почему ты такая грустная?
— Нет, я не грустная. Я спокойная, а это разные вещи.
— Любая женщина на твоем месте чувствовала бы себя счастливой. Не так ли?
— Да! Это я и хотела сказать. Когда человек счастлив, он спокоен. Правда?
— Конечно. Да еще при двух мужчинах. Я думаю, что ни одна женщина на пароходе не сумела заарканить двух мужчин сразу.
— Что ты имеешь в виду, Гарри, миленький, скажи мне ради бога! Ведь я умоляла тебя не напоминать мне больше об этом…
— Ты очень неосмотрительна: billet-doux[69] не прячут под подушку!
— Гарри!
— Oh God![70] «Дерзкий, но обожающий тебя Дж.». Ты и неаккуратна и не слишком разборчива! Вот что, моя радость!
— Но я же…
— Да, все понятно. Зачем тебе отличаться от других женщин? Теперь, когда ты видишь, как я ревную, тебе нравится мучить меня!
Гарри нервно засмеялся, и лицо его сразу сделалось суровым. Исабель не знала, что сказать, но в ее взгляде проступило выражение самодовольства.
— Ты даже прическу изменила и краситься стала по-другому. Откуда у тебя эти подведенные брови и эти губы!.. Исабель, я ведь с тобой разговариваю!
Она смело встретила пристальный взгляд Джека. Молодой блондин молча тасовал карты.
«Неге, sir», «Look here, daddy-о», «Come, sir», «Penny, daddy».[71] Молодые негры яростно плавали вокруг «Родезии» и камнем уходили на дно, чтобы подобрать монетки, брошенные пассажирами. Несколько гребных лодок покачивалось на волнах возле этой команды добровольных ныряльщиков, которые выскакивали из воды с налитыми кровью глазами и густой пеной, стекавшей по подбородку. Среди них была одна-единственная девушка — негритяночка лет пятнадцати, стройная, худенькая, с едва намеченной грудью. Она кричала настойчивее всех мгновенно исчезала под водой, показывая свои маленькие ягодицы, обтянутые старым зеленым купальником, острым копьем вылетала на поверхность и снова начинал, истошно вопить:
— Look at me, daddy-o! Silver here, sir! Please![72]
И ее огромные белые глаза, высматривающие монетку, сияли таким восторгом, словно она играла в какую-то увлекательную, веселую игру, а вовсе не зарабатывала на жизнь.
В полдень, нежаркий, подернутый зыбким маревом, моторные лодки «Родезии» перевезли на берег пассажиров, которым захотелось погулять по Бриджтауну.
Красные деревянные постройки и черно-зеленые заросли сакатона,[73] видневшиеся па побережье Барбадоса, контрастировали с окаймлявшей его белой полосой воды, которая покрывала почти бесцветный песок.
— Завтра мы будем в Барбадосе, — сказал Гарри своей жене, когда они после вечернего кофе вернулись в каюту, чтобы переодеться, — Это последняя остановка перед Майами… Из Майами мы полетим в Нью-Йорк, а оттуда поездом в Филадельфию. Я человек терпимый и вовсе не дикарь, Исабель Мне понятно твое состояние. Этот проходимец влюбился в тебя! И надо полагать, помимо твоей воли… В такой ситуации ты еще никогда не бывала, да и вряд ли будешь. Вряд ли! В моем доме тебя ждет совсем другая жизнь. Вернее, та жизнь, к которой, очевидно, ты привыкла и к которой тебя готовили твои наставники. Словом, разберись во всем сама, Исабель. Побудь одна в Бриджтауне. Погуляй, если тебе захочется, с твоим странным поклонником. Можешь выпить с ним рюмку-другую! Да да! Я тебе доверяю и согласен даже на это! Мне бы хотелось чтобы ты посмотрела на этого человека, как говорится, при свете дня и поняла, что он самый обыкновенный лакеи. Более того, я требую, чтобы ты выполнила мое желание. Пусть у тебя откроются глаза! Тогда мы снова обретем покой!
Пока Исабель спускалась по трапу в моторную лодку и пока сидела в этой лодке, быстро приближавшейся к причалу, она действительно думала только о письмах, которые ей хотелось послать тете Аделаиде и Марилу, чтобы рассказать им о чудесных событиях своей жизни: свадьбе, любви, новом лице, сделанном карандашом и помадой, двух мужчинах, желавших ее… Она мысленно отыскивала нужные слова, которые там, в Мехико, должны были вызвать восхищение, зависть, разочарование, тревогу, страх перед неумолимо надвигающейся старостью рядом с возрожденной молодостью, ощущение тюремной скуки рядом с безудержной радостью… «Какие у них будут лица?» — повторяла про себя Исабель с улыбкой, которая не имела никакого отношения к тому, как сладко и непроизвольно екало сердце.
