Чумазый Федотик - [9]

— Если бы мы с тобой были засонями, — мечтательно проговорила Оля, — мы бы уснули и спали до тех пор, пока не кончится дождь!

— В принципе, мы можем уехать в город и вернуться, когда прекратятся эти ужасные дожди, — неуверенно произнес дедушка. — Но ведь тогда получится, что мы испугались плохой погоды. Никто нас за это не похвалит. Нас осудят. Более того, нас, может быть, станут презирать.

А тут еще как раз пришел гость — сосед дядя Федя. Он был весь мокрый и не успел присесть на табуретку, как с него натекло вокруг много-много воды.

— Уматывайтесь-ка вы в город! — сердито приказал дядя Федя. — Нечего вам здесь делать! И ребенка застудить можете! А дождине этой конца не будет! Уматывайтесь. Уматывайтесь, пока не поздно!

— Нет такого слова — «уматывайтесь», — возмущенно сказала Оля. — И «дождина» — такого слова нет.

— Рано или поздно дождь все равно кончится, — сказал дедушка.

— Не смешите меня! — грозно приказал дядя Федя. — Три года назад дождь лупасил три месяца подряд!

— Нет такого слова — «лупасил», — почти со слезами сказала Оля.

— Ты со взрослыми не спорь! — прикрикнул дядя Федя. — А то, чего доброго, еще и воспаление легких схватишь! Или коклюш! Мотайте-ка в город, пока не поздно!

И он ушел, громко стуча сапогами в сенях, и еще оттуда слышался его сердитый голос:

— Слова всякие бывают! Нету таких слов, чтоб их не было!

— И все равно нет такого слова — «мотайте», — сказала Оля и заплакала.

— Вот это уж зря, — сокрушенно произнес дедушка. — Сколько раз мы с тобой договаривались, что слезами горю не поможешь.

— A у нас горе? — сразу перестав плакать, спросила Оля.

— В некотором роде… — Дедушка долго молчал, затем твердо произнес: — Нам надо что-то предпринимать! Есть же выход из положения! Только мы его не знаем… Входите, входите! — крикнул он, услышав стук в дверь. — Интересно, кто бы это мог быть?

А это был незнакомый дяденька, лицо которого украшали большая, веселая, вся в мелких завитушках рыжеватая борода и длинные, торчащие в стороны усы.

Он весело сказал:

— Сердечно приветствую вас, дорогие товарищи! Если вы разрешите мне немножко у вас посидеть, благодарности моей не будет границ!

— Ой, мы вас даже чаем угостим! — радостно воскликнула Оля. — Мы вам даже перекусить дадим!

— Ой, как замечательно! — восторженно воскликнул дяденька и поклонился. — Я промок, как говорится, до костей. Ведь я протопал под дождем ни много ни мало, а ровно семь километров! Представляете? И всю дорогу я смеялся, прямо-таки хохотал сам над собой!

— Что же тут смешного? — удивился дедушка.

— Конечно, ничего, — ответил нежданный гость. — Но не плакать же мне! Ну, посудите. Льет проливной дождь, и все-таки я иду на автовокзал, подхожу к кассе, беру билет до остановки, название которой случайно попалось мне на глаза, еду полтора часа, схожу в незнакомом месте и под дождем иду неизвестно куда! Ну разве не смешно? — И он рассмеялся столь заразительно, что его поддержали Оля с дедушкой.

Дяденька оказался художником Тимофеем Григорьевичем. Оказалось также, что в городе тоже давным-давно дожди, и они ему до того надоели, что он решил от них уехать.

— И приехал к ним же! — весело заключил он, и они опять втроем рассмеялись.

— И все-таки это ужасно, — печально сказал дедушка. — Мы просто не знаем, что нам делать.

— Сначала надо попробовать сочинять стихи, — посоветовал Тимофей Григорьевич.

— Какие? — изумилась Оля. — О чем?

— О дожде, конечно, — ответил Тимофей Григорьевич. — О том, что нечего его бояться. Ну, например, так… — Он помолчал, задумчиво теребя свою большую, веселую, всю в мелких завитушках рыжеватую бороду, и торжественно продекламировал: — Дождик, дождик, лей ты, лей! Не такой я дуралей, чтоб тебя бояться! Буду я смеяться!

И они опять втроем долго хохотали.

Оля спросила:

— А если про меня, то как будет? Ведь я не дуралей, а… как?

— А вот так! — Тимофей Григорьевич встал и, взмахнув руками, продекламировал: — Дождик, дождик, лей-ка, лей-ка! Я тебе не дуралейка, чтоб тебя бояться! Буду я смеяться!

И они опять втроем так хохотали, словно хотели перехохотать друг друга. Первым перестал смеяться дедушка, озабоченно спросил:

— Ну, а если стихи помогут лишь на некоторое время, а потом снова станет не по себе?.. Ведь дождит и дождит… Мне жалко землю. Она уже давно не может впитывать воду. Дядя Федя сказал, что этой дождине конца не будет.

— Восхитительный чай! — сказал Тимофей Григорьевич. — Итак, что надо делать, если дожди не прекращаются, а стихи уже не помогают победить угнетенное состояние?.. Тогда надо рисовать солнце!

— Рисовать? — разочарованно спросила Оля.

— Да, да! Именно рисовать! — убежденно ответил Тимофей Григорьевич. — Если солнце не показывается, а оно вам необходимо, надо рисовать его! Начали!

Первой нарисовала солнце Оля — красный круг и от него в стороны короткие широкие линии — лучи.

— Недурно… недурно, — одобрил Тимофей Григорьевич. — Сделай лучи подлиннее, и твое солнце будет к хорошей погоде.

Дедушкино солнце получилось маленьким.

— Простите, но вашему солнышку туч не разогнать, — огорченно сказал Тимофей Григорьевич. — Солнце должно быть большим и радостным! Вот! Вот! И — вот! — и он нарисовал на Олином солнце глаза и широкий смеющийся рот.