Чума в Бедрограде - [40]

— Спереть со склада нельзя. Мы уже думали об этом, — потряс лохматостью Дима (видимо, подразумевалось озабоченное покачивание головой), — но не покатит. Информация, информация! Мы начинаем и выигрываем только потому, что знаем об их планах, а они о наших нет. Ограбь склад — и идиот догадается, что что-то нечисто. А Бедроградская гэбня, к сожалению, ещё и не идиоты. Скрытность и загадочность должны быть нашими вторыми именами. Ну, вторым и третьим, видимо.

— Не говоря уже о том, — кивнул Гуанако, — что грамотно обнести склады способен мало кто. Даже если это сделаю лично я с группой квалифицированных сочувствующих, грешить-то Бедроградская гэбня всё равно на Порт станет. На весь Порт. Подстава это, Попельдопель.

— Ну да, наверное, — пришлось согласиться Попельдопелю. Хотя, конечно, обидно. Такая была бы весёлая история про эпидемию, никаких сил и средств на такую не жалко. А так вместо веселья придётся впахивать, и ещё непонятно, чем это закончится. Нужного количества лекарства на медфаковской аппаратуре не синтезируешь!

— Максим Аркадьевич пытается достучаться до фаланг, — покойник Гуанако с каменной рожей назвал Максима по имени-отчеству, хотя все они: и Максим, и остальная гэбня, и Ройш, и Дима (Дима Ройш!), и даже несчастный завкаф науки и техники Онегин — были ему при жизни студентами.

А Дима и Онегин вроде и не только студентами, там какая-то жутко драматическая история, но на то, чтобы вникать во все эти истории, Попельдопелю вечно не хватало ни времени, ни желания. Ну их.

— Нажаловаться наверх? — переспросил он. — А толку?

— Если даже чума в Бедрограде не заставит фаланг обратить сюда свои взоры, то, думаю, можно смело причислять их к разряду вымышленных существ, — загробным голосом высказался покойник Дима.

— Только если чума в Бедрограде случится и выплывет наружу, — перебил его покойник Гуанако, — Университет вроде как продует Бедроградской гэбне. У них же священная война.

Священная война, она же мелкие дрязги.

Застарелая вражда начинается с чепухи и ведёт к эпидемиям. Жили-были Удий и Жудий; Жудий назвал Удия нехорошим словом, а Удий обиделся и ударил Жудия в лицо, а Жудий обиделся и сломал Удию ногу, а Удий обиделся и вырезал всех друзей, родственников и знакомых Жудия. Жудий почти по ошибке посадил студента Удия, а Удий отобрал у Жудия городские канализации, а Жудий теперь готов полгорода перетравить, лишь бы доказать, что Удий сволочь.

И ведь главное — даже если заняться поиском правых и виноватых, докопаться до того, кто первый начал, выяснится, что вначале было либо недоразумение, либо какая-нибудь ну такая ерунда, о которой и говорить стыдно. А потом одно, другое, третье — и теперь уже не остановиться ни первой стороне, ни второй.

Вот и Дима туда же:

— Ничего Университет не продует, если докажем, что это они на нас наезжают. И докажем. Впрочем, — он почесал макушку и поёрзал в слишком большом кожаном кресле, — это занятие всяких там максимов и ройшей, а мы тут исключительно по медицинскому вопросу спасения всех и вся от неминуемой гибели.

Попельдопель вздохнул.

И вздохнул ещё тяжелее, когда в ту же минуту раздался стук:

— Юр К-к-карлович, можно? — вот кого здесь сейчас не хватало, так это Шухера.

Покойник Гуанако ощутимо напрягся: посторонние штурмуют помещение! Покойник Дима повертел головой и сделал вид, что тоже волнуется.

— Расслабьтесь, если мы таки будем кого-то лечить, то вот нам и специалист нужного профиля, — с очередным вздохом пояснил Попельдопель, — неплохой даже. В политику не посвящён вовсе, полуслужащим не является, про гэбню не знает… но я бы его, наверное, привлёк к работе по спасению всех и вся.

Попельдопель говорил в два раза медленнее, чем обычно говорил Попельдопель. Растя-я-ягивая слова-а-а, делая неуместные па-а-аузы и очень надеясь, что Шухеру надоест стоять под дверью. А привлечь его к работе можно когда-нибудь потом. Когда-нибудь.

— Войдите, — наконец сдался он.

Шухер вошёл.

Он не то чтобы был плохим человеком, но каким-то… каким-то… мелким, что ли. И не то чтобы плохо работал, просто медленно, в своём собственном ритме, и чего у него ни попроси, всё равно скажет «А? Что? Попозже» и преспокойно забудет задолго до наступления этого своего попозже. Попельдопель от такого отношения к делу впадал в бестолковую ярость, но приходилось мириться — специалист-то Шухер и правда неплохой, доктор наук всё-таки.

Манная каша, вот он кто.

Тихая, сопливая, заикающаяся манная каша!

— Юр К-к-карлович, — повторно заикнулась манная каша и впала в ступор. Видать, разглядела покойников. Одного-то из них точно.

— Шухер! — дурным голосом заорал покойник Гуанако и бросился обниматься.

Попельдопель довольно усмехнулся: ну да, они же почти ровесники, они же на старших курсах как раз не сошлись на почве наркотических поставок в Университет.

А на глаз и не скажешь. Гуанако нынче снова отрастил волосы и даже напялил нечто крайне похожее на студенческий мундир, даром что бордового цвета, а тельняшку он и раньше под него носил — вот и вышел почти четверокурсник, в свои-то сорок. Шухер же отрастил только серьёзность. Сейчас посмотришь и не скажешь, что в былые годы он ругался с кем бы то ни было за оборот травы.