Чума в Бедрограде - [11]

Очки с простыми стёклами.

Не бойтесь, Габриэль Евгеньевич, ваша тайна умрёт вместе со мной. Главное — чтобы тавр не предал.

И тавр не предал — по крайней мере, пока что. Проехав вдоль бесконечной череды складских стен цвета уныния, такси остановилось перед шлагбаумом. Судя по всему, дальше полагалось продвигаться пешком.

Бровь поспешно нацепила очки обратно на завкафа.

Ничего не было!

Тавр безмолвно распахнул для Брови дверь такси, извлёк Габриэля Евгеньевича, с ужасающей профессиональностью подхватил его на руки, кивнул головой какому-то сомнительному типу в сторожевой будке и махнул в предполагаемом направлении движения. Обойдя шлагбаум, который и не думал открываться, тавр с Бровью упёрлись в ещё одну стену складов, раскинувшуюся во все стороны серой колбасенью. Потянув ручку на воротах ближайшего, тавр не без труда распахнул их и скрылся в проржавевшем полумраке.

Предполагалось, что Бровь последует за ним.

Пусть эта информация никогда не дойдёт до папиного слабого сердца.

Склад был пустым, промозглым и очень длинным, но в конце концов дверь на противоположном конце обнаружилась и даже открылась.

Итак, Бровь попала в Порт.

Ознаменовалось это тем, что её чуть не сбил с ног какой-то замшелый дядька в тельняшке, стремительно ползший по стеночке. Под ногами загудело так, как будто там была не твёрдая земля, а лист железа, вежливо присыпанный сверху в целях конспирации. Палуба, или скорее днище перевёрнутого корабля. Примерно такого, как тот, который возвышался прямо перед носом Брови — и, судя по всему, играл роль жилого строения и навеса одновременно.

Всё государство переворачивает деревья, а Порт, оказывается, — корабли.

Наверное, это идеологично.

В остальном возникало ощущение, что Бровь попала на картинку из учебника общей истории Бедрограда. Кривые улочки, сделанные из не пойми чего домики, толкотня, настоящие деревянные вывески, запах грязи, водорослей и ещё чего-то терпкого — всё это смутно напоминало Старый город. Старый город, который старательно поливали помоями на протяжении пары-тройки десятков лет. И всё это предположительно ушло в безвозвратное прошлое. Шум, толчея; резкие трели корабельных гудков, сливающиеся в один ушераздирающий (раздирающий уши, в смысле) звон. И самые настоящие чайки, вьющиеся целыми стаями то тут, то там.

Как так вышло, что всего этого не видно и не слышно из города? Ведь нет же ни высоких стен, ни купола, ни ограды кроме цепи складов.

Некто со шрамом через всё лицо и острой нехваткой зубов широко улыбнулся Брови и направился себе дальше.

Наверное, лучше не отставать от тавра.

Шли они минут двадцать — снова выписывая какие-то безумные кренделя, проходя через кишащие деятельностью склады (совсем не такие, как те, что при входе, а маленькие и обросшие лавочками вдоль внешних стен), петляя и сворачивая в незаметные на первый взгляд переулки. Особенно удивляло то, что большинство людей, которых они встречали по пути, и в самом деле носили тельняшки. Тельняшка была в некотором роде символом Порта — не то чтобы запрещённым в основной части города, но попросту там ненаходимым. Известно, что изначально этот предмет одежды вообще ввели для того, чтобы приличные люди в строящемся Петерберге могли опознавать всякую портовую шваль издалека — а портовой швали вроде как понравилось, и из клейма тельняшка превратилась в эдакий инструмент самоопределения и предмет гордости. И именно поэтому Бровь была уверена, что значимость тельняшки для Порта весьма преувеличена — на практике ведь всегда выясняется, что у каждого свои предпочтения.

Ан нет. Портовые люди их действительно носили.

Конечным пунктом путешествия по Порту, в ходе которого Бровь увидела всё на свете, кроме самого ожидаемого (то есть моря), был самый обычный по местным меркам дом в три этажа — кажется, всё-таки кирпичный.

Какая жалость, что не перевёрнутый корабль!

Судя по потрёпанной вывеске, в доме располагалась татуировочная мастерская. Тавр проигнорировал её манящие неизвестностью окна, бессовестно быстро провёл Бровь по узенькой лесенке на самый верх и вошёл в одну из безымянных дверей.

Привычки стучаться за ним явно не водилось.

Покорно проследовав, Бровь всё-таки врезалась в каменную таврскую спину: провожатый застрял на пороге.

— Где Святотатыч? — гулко, как подземная палуба, спросил тавр.

— Будет в течение часа, — ответили из помещения, — встречает корабль. А ты, как я вижу, с дарами.

— Завкафа велено тут подержат’ пока. И ест’ ещё — как это говорят? — свидетельница.

Так вот как звучит аутентичный таврский акцент.

Весьма и весьма сурово. Твёрдо, прямо скажем. Смягчения согласных и поблажек раненым не предвидится. Остерегайтесь.

— Щедро, — хмыкнул смутно знакомый голос, — сейчас отзвонюсь.

Тавр наконец-то сдвинулся с мёртвой точки, позволив Брови юркнуть в помещение. После красот Порта её уже совершенно не удивило, что оно оказалось всего лишь небольшой комнаткой — низкий стол с телефоном, койка в углу и никаких вам больше мирских удобств. Стены, потолок и даже виднеющаяся из-под задрипанного ковра часть пола были испещрены бесконечными извивающимися орнаментами.