Чума в Бедрограде - [10]

Охрович и Краснокаменный откозыряли и удалились с назиданием непременно съездить телу Габриэля Евгеньевича по лицу, Максим Аркадьевич с Ларием Валерьевичем закопались каждый в свои бумажки, так что Бровь некоторое время просто сидела на диване, созерцая преподавательскую вотчину и более-менее прилично пристроенное на соседний диван тело. Самым общительным в помещении остался манекен среднестатистического члена Революционного Комитета, но, поскольку сегодня он был Веней, Брови достался только томный и загадочный взор.

Удивительные дела творились на кафедре истории науки и техники.

И не намеревались заканчиваться: по прошествии какого-то там количества времени дверь без стука распахнулась, и в преподавательскую вотчину вошло очередное действующее лицо.

Или даже действующая коса, потому что лицо было таврской национальности.

Видимо, таксист.

Тавр-таксист.

В тельняшке под курткой и с не шибко прикрытым ножом на бедре. С таврской косой на правом плече и чёрной таксистской повязкой на левом. С решимостью на лице.

И вот это только что прошло по всему факультету.

Как тавр вообще может быть таксистом? Бровь вовсе не страдала ксенофобией, но всё-таки тавры — это малый народ с Южной Равнины, они скачут на конях и периодически перерезают кому-нибудь глотки, а не сидят за рулём и не транспортируют трепетных завкафов в Порт. То есть это, без обид, но разве тавры умеют водить такси?

Вот будет веселье, если они по дороге кого-нибудь собьют.

Тело, наверное, можно будет сбросить в море — главное, не перепутать с Габриэлем Евгеньевичем. Или с самой Бровью, а то мало ли. Вдруг в тайных священных текстах ей предначертана гибель от руки тавра?

Тавра-таксиста!

Хорошо, что пара не успела закончиться, потому что спустившаяся к главному входу процессия выглядела крайне колоритно. Максим (Аркадьевич) бережно погрузил тело Габриэля Евгеньевича на заднее сиденье и подпёр его Бровью, после чего молча пожал руку тавру-таксисту. Ларий Валерьевич передал оному конверт со служебной запиской.

Для доведения картины массового безумия до совершенства в такси играла Кармина Бурана. Что Бровь раньше знала о вкусах тавров!

Когда такси тронулось, она потратила некоторое время на то, чтобы убедиться, что водитель не убьёт её и не съест, после чего предалась созерцанию бодро проезжающих пейзажей. В лучах всё ещё утреннего и ну такого сентябрьского солнца Бедроград был жёлтым, как наряженный к празднику цыплёнок. Очень квадратный цыплёнок. И очень большой. И не цыплячьего цвета, а такого, скорее персикового. Короче, непонятно, при чём тут вообще цыплёнок — и, кстати, почему они не поехали прямо в Порт, а вывернули из Старого города в новые районы и выписывают петли?

Скрываются от слежки, наверное. Как настоящие шпионы из настоящего романа.

Либо так, либо тавр-таксист всё-таки хочет съесть их с Габриэлем Евгеньевичем.

Последний продолжал пребывать где-то вне своего сознания, уронив голову Брови на плечо (так случайно вышло на каком-то повороте, честное слово). Ненормально чёрные волосы слегка (но в рамках прекрасного) растрепались и щекотали ей нос — и, между прочим, действительно не пахли! Из-под волос поблёскивала оправа очков, дальше виднелась линия шеи, широкий воротник, ключицы — ну и так далее.

Брови вдруг подумалось, что никогда не оказывалась с Габриэлем Евгеньевичем один на один в ситуации полной безнаказанности.

Но он же твой завкаф! — патетически воскликнула светлая сторона её личности.

Тёмная непристойно заржала, и Бровь была склонна с ней согласиться.

Нежно приподняв подбородок своего завкафа, Бровь изучила его лицо, и в бессознательном состоянии несущее печать безбрежной печали. И почему-то не несущее никаких следов кулака Максима (Аркадьевича). Ни синяка, ни какой-нибудь хотя бы ссадины для приличия — ничего.

Это было уже слишком и решительно требовало следственного эксперимента. В конце концов, нехорошо манкировать наставлениями Охровича и Краснокаменного.

Покосившись на каменную спину тавра, Бровь аккуратно выпутала очки Габриэля Евгеньевича из его волос. Кстати, его волос она тоже раньше никогда не трогала.

Бездны мировой фрустрации снисходят на всякого, кто трогает волосы Габриэля Евгеньевича.

Это закон.

А фрустрацию следует вымещать, чтобы не свихнуться, верно? Конечно, верно. А ещё он как-то раз поставил ей четвёрку и не объяснил, за что.

В общем, в свой удар Бровь вложила всю накопившуюся боль и обиду.

Каменная спина тавра не шелохнулась.

Тело Габриэля Евгеньевича — тоже.

Бровь внимательно всмотрелась в скулу жертвы. Хотя бы покраснение кожи? Пожалуйста? Он же всё-таки материален, иначе зачем шестидесятикилограммовая грузоподъёмность тавра?

В надежде высмотреть у Габриэля Евгеньевича хоть какую-нибудь физиологическую реакцию на произошедшее Бровь совершила фатальную ошибку. Она нацепила его очки (ну мало ли поможет).

Так и выяснилось, что заведующий кафедрой истории науки и техники носит очки без диоптрий. От человека, предпочитающего рубашки дореволюционного кроя и закрывающую пол-лица стрижку под Веню, конечно, можно ожидать всего, но это всё-таки было как-то слишком.