Чудовище - [9]

Я поднимаюсь на ноги. На смену слабости приходит яростное желание разорвать на кусочки колдуна, который украл, отравил и замучил этих девочек. Я их спасу. Пусть даже на это уйдет вся моя жизнь.

Я перевожу взгляд с одного спящего лица на другое. Которую забрать первой? Как жестоко — ставить человека перед таким выбором! Почему отец не объяснил мне, что делать? Почему не сказал, кого спасать первым?

Я ощущаю влагу на лице. Трогаю щеку — как странно.

В памяти всплывает слово «слезы». Люди плачут, когда им плохо и горько.

Мне плохо. Это ужасное место, и мне здесь плохо.

Мой взгляд падает на девочку в углу. По грязным щекам у нее пролегли светлые дорожки. Она тоже плакала.

Я заберу ее первой.

Я подкрадываюсь ближе. Девочка невелика, ее легко будет унести. Несмотря на грязь, болезнь, темноту, щеки у нее чуть розовые, словно розы у меня в саду. Спутанные золотистые кудряшки обрамляют лицо, отчего девочка напоминает ангелочков из фонтана. Она сунула в рот палец и сонно сосет его, не прерываясь ни на секунду.

Да, ее надо спасти первой. Сегодня — ее ночь. Наша ночь.

Я завожу руки под легонькое тельце и поднимаю девочку с кровати. Головка ее перекатывается набок, и девочка открывает глаза. Палец выскальзывает изо рта.

— Шшш, — шепчу я, совсем позабыв, что вместо синих человеческих глаз у меня сейчас желтый кошачий взгляд. Девочка хнычет, хнычет все громче, пытаясь вырваться у меня из рук.

Она может разбудить остальных.

Мой хвост рассекает воздух и колет девочку прямо в грудь. На секунду девочка замирает в ужасе, а потом обмякает у меня на руках. Я понимаю, что сделанное мною — не со зла, а по необходимости, но мне все равно жаль так ее усыплять. Вот бы поговорить с ней, рассказать, что теперь у нее все будет хорошо, что она спасена и что, когда она проснется, мы поиграем в нашем саду среди роз.

Ее безмятежное личико вновь напоминает мне о мраморных ангелочках.

Когда вернусь домой, попрошу отца сделать в саду фонтан. Если девочки будут жить у нас, им понравится.

Я крадусь к двери камеры, выскальзываю в коридор со спящими стражниками и слышу отдающееся по стенам шарканье чьих-то шагов. Я вылетаю через разобранную крышу, кладу на место черепицы и тем же путем возвращаюсь по петляющим улочкам. Девочку я прячу под плащом. Дышать она может, но заметить ее будет трудно.

Меня тоже никто не замечает. Тени укрывают меня заботливо, как доброго друга. Когда я добираюсь до стены, руки у меня начинают уставать. Но отец ждет, надо идти быстрее. Я останавливаюсь там, где у стены растет прохладная трава, и прислушиваюсь, не идет ли кто следом.

Никого — только стражники храпят у ворот.

Прыжок, и я оказываюсь на стене. Обматываю вокруг себя плащ, и получается перевязь, удерживающая спящего ребенка.

Я распахиваю крылья и устремляюсь в ночь.

День десятый

Увидев девочку, отец обрадовался. Я принесла ее домой и уложила в гостевой комнате, что в башне над лабораторией. Отец погладил по голове девочку, а потом меня.

— Ты отлично справилась, детка, — сказал он, а потом велел мне выйти. Он собирался лечить девочку. Я хотела остаться и посмотреть, но отец сказал, что мне надо отдохнуть.

Это было вчера, но я до сих пор буквально сияю от его похвалы. Я отлично справилась. Я спасла девочку. Интересно, ей понравятся мои розы?

Поливая кусты, я внимательно осматриваю цветы и срываю две розы. Я подарю их девочке. Комнатка у нее совсем простая, пусть розы ее украсят. С розами всегда красивее.

Я иду по двору, перекатывая слово «роза» во рту, повторяю его несколько раз вслух. От него на душе становится хорошо. Спокойно как-то.

Я поднимаюсь в пристроенную к нашему домику башню. Девочка будет спать в комнате наверху. В этой же башне отец работал дни и ночи, чтобы создать меня.

Каменные ступеньки винтовой лестницы не скрипят, но, когда поднимается ветер, балки снаружи немного подрагивают. По стенам вдоль лестницы — маленькие круглые окошки, сквозь которые падают лучи солнца.

У комнаты на втором этаже тяжелая деревянная дверь. Я открываю ее ключом — он висит рядом на стене — и вхожу в чисто выбеленную комнату. Девочка уже не спит, она сидит, спустив ноги с кровати. Тонкая фигурка золотится в лучах солнца, падающих из окна у нее за спиной. Девочка шмыгает и стирает со щеки слезу. И она вряд ли плачет от страха — плащ у меня запахнут плотно.

— Ты что? — спрашиваю я.

Рыдания усиливаются, девочка не отвечает. Она обхватывает себя за плечи тонкими руками, шелковистые золотые кудряшки липнут к мокрым щекам. Кожа у нее вся одного цвета, ни стежка, ни винтика. Я касаюсь рукой винта, который держит мою голову на плечах, но спохватываюсь.

Крыльев и хвоста у девочки тоже, конечно, нет. А у меня есть, и мне это нравится. Удобно же!

Я подхожу ближе и с радостью замечаю, что от проклятия и болезни не осталось и следа — ни нарывов, ни сыпи, да и жар спал. Отец свое дело знает отлично.

Девочка все плачет и плачет. Я заглядываю ей в лицо, а потом протягиваю розы. Лепестки у них персикового цвета, а по краям темнеют и становятся красноватыми. Отец называет эти розы «скромницами».

Девочка не берет цветы.

Я ничего не понимаю, но кладу цветы рядом с ней на кровать. Девочка снова шмыгает носом, берет розу и крутит в тонких пальчиках. Она знает, как надо держать, чтобы не уколоться. Значит, розы ей понравятся. Я нерешительно улыбаюсь.