Чудовище - [5]

И затем я замечаю свое отражение в окне. Я по-прежнему слишком бледен для раннего весеннего воздуха и выгляжу так, словно неделями должным образом за собой не ухаживал. Волосы на одной стороне взлохмачены, впервые в жизни у меня отросла небольшая бородка, и на мне свитер и протертые джинсы. Если Вейда громкая и уверенная, то я ее противоположность. Я выхожу за ней из кафе и не свожу с нее глаз. Она так жаждет вкусить жизнь, а все, чего хочется мне — это вспомнить вкус кофе. Я хмурюсь про себя и упиваюсь завистью к окружающим, включая молчаливую женщину, которую, похоже, не беспокоит отсутствие звука. Я скрежещу зубами и ступаю в теплый воздух.

Снаружи она улыбается и глубоко вздыхает, вытянув руки, она похожа на того, кто впервые ощутил солнце.

«Тебе разве не нравится запах весны?»

Подойдя к цветущей вишне, она улыбается шире, если это вообще возможно. Я чувствую, как у меня дергается челюсть, и отрицательно качаю головой, перед тем как обойти Вейду и направиться в парк. Внезапно все это кажется ошибкой. В кафе я был изолирован в своем уголке, но здесь, в мире, мне труднее скрывать то, кем я являюсь, то, что мешает мне когда-либо выходить на улицу. Она заметит, потому что люди вроде нее так и поступают, они все подмечают и откладывают свои мысли на будущее.

Она за несколько секунд догоняет меня, и я замечаю, в каком нетерпении движутся ее руки.

«Нет? Как это нет? Как ты можешь не любить запах весны?»

Мы сворачиваем в небольшой парк, окруженный кованым забором и рядом деревьев, пока еще не до конца покрытых листьями на ветвях. Я замечаю лавочку у забора, присаживаюсь и растираю ногу. Она ужасно болит, но не хочу, чтобы Вейда об этом знала. Она странно смотрит на меня, но рядом не садится. Ее, кажется, устраивает стоять посреди парка, переминаться с ноги на ногу и купаться в солнечном свете. Она все еще не отпускает мой взгляд, ее глаза полны вопросов.

«Что?»

«Отчего ты так полон ненависти, Харрисон?»

Я чувствую, как начинаю закатывать глаза, и кладу ногу на скамейку. Она смотрит на меня яростным взглядом, словно кричащим: «тебе следовало отдыхать».

«Я не полон ненависти, — лгу я. — Я просто ничего не чувствую».

Она снова выгибает брови — я замечал это за ней несколько раз — и беспокойное выражение бесконтрольно распространяется по ее все еще немного нежному лицу.

«Ты не чувствуешь запаха?»

«Неа. И для протокола, вкуса тоже не чувствую. Со временем я потеряю зрение. И врачи говорят, что осязание также исчезнет».

Вейда начинает медленно водить обувью в грязи, поворачивая ногой из стороны в сторону; нервное движение, к которому склонна половина населения, даже не замечая его за собой. Она подходит к скамейке и садится на траву, не сводя глаз с горизонта, или с фонтана в центре парка. Смотрит куда угодно, кроме меня. Хотя руками она все еще двигает:

«Это ухудшается?»

Она поворачивается ко мне после того, как задала вопрос, понимая, что без этого не увидит мой ответ.

«Да. Сначала я потерял слух. Все остальное позже».

«Были какие-нибудь тревожные сигналы?»

«Нет. Однажды я проснулся, и все было погружено в тишину».

Она снова смотрит на фонтан и вздыхает. Я представляю, как она по-прежнему вдыхает запах лилий и выхлопных газов от проезжающих автомобилей. Она ждет минутку, а затем продолжает:

«Это болезнь?»

Я киваю, чтобы свести разговор к минимуму. Раньше незнакомцы никогда не задавали мне так много вопросов, и я никогда не отвечал так охотно. Мне нравится думать, что я предпочитаю свое молчание реву шумной комнаты, наполненной немолодыми хипстерами, хвастающимися своими достижениями. Большинство разговоров у меня происходило с матерью или врачом, или наедине со своими мыслями. Я не привык захламлять свои дни звуками безмолвных разговоров.

«Это лечится? Как она называется?»

«Слишком длинное название, чтобы даже пытаться произнести его, но это не лечится. Врачи просто твердят мне, что я должен быть благодарен за те чувства, которые у меня есть», — я ухмыляюсь и качаю головой.

Вейда вздыхает над моим последним предложением и вырывает травинку, подбирая слова:

«И поэтому ты не рад тому, что выжил».

Я не отвечаю ей, вместо этого пробегаю ладонью по волосам и замечаю, насколько они жирные. Хмуро посмотрев на свою ногу, я жалею, что не взял с собой обезболивающее. Она замечает мое беспокойство, а, собственно, почему бы и нет? За несколько часов эта женщина узнала обо мне больше, чем некоторые из моих родственников, а, по моему мнению, мы все еще незнакомцы. Она быстро встает и начинает быстро жестикулировать:

«Думаю, тебе нужен отдых. Похоже, тебе больно, и я не доктор, но предполагаю, что тебе был предписан покой на какое-то время, а прогулка по парку совсем к этому не относится. Давай-ка вернем тебя домой. Где ты живешь?»

«На улице Уэстфилд, многоквартирный дом рядом с озером».

Она улыбается, показывая мне свои идеальные зубы.

«Это прекрасный район с чудесным видом».

Я встаю и начинаю отвечать ей:

«В этом вся суть. Я хочу видеть как можно больше мира, пока еще могу».

Больше мысли Вейды не принимают форму знаков, пока она не ловит такси и не спрашивает адрес моего дома. Она быстро что-то пишет на листке бумаги и передает его водителю, он мило улыбается ей, но на его лице нет жалости, и я не спорю с ее настойчивым желанием доставить меня домой. Хоть мой дом и находится всего в нескольких кварталах от нас, не уверен, что смог бы добраться до него, даже если бы захотел.