Чудотворцы - [11]

– Захоронение? – саркастически переспросил жрец – Скорее кенотаф – он употребил новомодное греческое слово – Никто не знает, где именно захоронен великий фараон Хуфу, похоже, это судьба наших живых богов.

Слова "живые боги" старик произнес настолько иронично, что Публий заподозрил в нем вольнодумца, а неясные намеки звучали загадочно. Но то, что вскоре рассказал захмелевший жрец, было еще удивительней.

– Знаешь ли ты, эллин… – старик принимал Публия за грека, да и разговор шел на этом языке – … с каких пор у нас перестали строить пирамиды и начали обходиться скромными… – тут он ухмыльнулся, вероятно имея свое мнение о скромности – … гробницами?

– Был, как ты возможно слышал, такой великий фараон – Рамзес – продолжил жрец, не ожидая ответа – Впрочем, они у нас все великие. Так вот, он тоже пытался построить себе пирамиду. Уж не знаю, превзошла бы она те пирамиды, что ты видел, но замысел был воистину хорош. Да вот только ничего у него не вышло.

– Почему? – спросил Публий, подливая вина.

– Потому что хибиру унесли сердце нашей страны – непонятно заявил старик – История это старая, юноша, к тому же хорошо и основательно забытая. Был тут у нас такой народ, называвшийся хибиру. Держали их за рабов и использовали при строительстве пирамид. Все было, вроде бы, хорошо, да только в один прекрасный день, все до одного хибиру снялись с места и ушли в пустыню.

– Как в пустыню?! – вскричал Публий – Они же наверняка там погибли!

– Мы тоже так думали, а вот Рамзес, великий разумеется, засомневался и решил проверить, ну а на всякий случай взял с собой все свои колесницы и половину армии… Больше ни его, ни колесниц не видели ни в Верхнем, ни в Нижнем царстве. Ну а недостроенную пирамиду кое-кто разобрал на кирпичи.

– Что же случилось с хибиру? – поддержал инженер удивительный рассказ.

– Кто знает? Да только слышал я о некоем народе, захватившем наш древний город Рушалимум, уже давно не египетский, и построившем там свое царство. Очень уж они похожи на наших хибиру.

– Ну а сердце страны, которое они унесли? Что это было? Какая-то святыня? Волшебный предмет? – недоумевал Публий.

– Какие же вы, латиняне, неисправимые прагматики – проницательный старик все же распознал в нем римлянина – У сердца страны нет ни вида, ни веса, ни формы. Впрочем, никто и не знает, что это, и, как и человеческое сердце, его не замечаешь, пока с ним все в порядке. Вот только после ухода хибиру, наша страна не живет, а лишь существует, как тень былого Кемта. Поэтому со времен Рамзеса завоеватели овладевают ей с такой легкостью.

– И давно это было? – спросил Публий.

– Давно – пробормотал жрец, заглядывая в опустевший кувшин – Никто уже и не помнит, когда это было.

– А как же ваши знаменитые записи на стенах?

– Нет никаких записей и не будет. В тот год, впервые в истории страны, верховные жрецы всех богов оставили свои свары и объединились в страхе перед тем, что произошло. Писцам было запрещено записывать историю ухода хибиру и исчезновения фараона. По версии жрецов, его божественная мумия и по сей день благополучно покоится в весьма скромной гробнице далеко в пустыне.

Старый жрец ушел, пошатываясь, а инженер все думал о таинственном народе, ушедшем в пустыню в поисках свободы.

Вернувшись из Мемфиса в Александрию, Публий оказался не у дел. Поэтому, когда к нему, уже проедавшему последние деньги и с нарастающим беспокойством наблюдавшему за усиление Рима в Египте, пришел посланник селевкидов и предложил работу, он раздумывал недолго. На восток, а потом и на север он шел вместе с возвращающейся сирийской армией. Войско двигалось тяжело, везя в обозе награбленное в Египте. Продвигались медленно, шли от оазиса к оазису, и здесь Публий впервые познакомился с пустыней. Пустыня и впечатляла и настораживала. Стадия за стадией тянулись унылые, безжизненные пески и молодой Аврунк еще раз вспомнил легендарных хибиру, пересекших эту пустыню без запасов воды и избегая охраняемых оазисов. Теперь история, рассказанная жрецом Птаха, казалась ему все более и более фантастичной. Наконец, пески закончились, армия сирийцев повернула на север и потянулись каменистые холмы, а потом и такие же бесплодные горы. Ущелье, в котором чередовались черные и красные скалы, по-прежнему бесплодные, вывело их к морю. Но это не было знакомое ему море эллинов и римлян, а совсем другое – Красное море, о котором он слышал от пунов, когда-то бороздивших его просторы. Через несколько недель пути вдоль берега море кончились и снова началась пустыня, на этот раз – каменная. Зимнее солнце не раскаляло землю, а лишь слегка прогревало ее и по ночам было холодно, приходилось укутываться в теплый плащ. Однажды пошел дождь, причем такой сильный, какого Публий не помнил и в Кампании. Проводники забеспокоились, начали поторапливать войско, подгонять повозки, но не успели. Внезапно, непонятно откуда вынесло яростный поток воды, громадный вал, налетевший на сирийцев. Несколько повозок унесло потоком неизвестно куда, пропали и люди, но большинство спаслось, вовремя предупрежденные проводниками. Вода исчезла так же стремительно, как и появилась.