И пошли раздоры по всему селу… Рыжие бабы да девки спешно прятали волосы под головные уборы, авось, да забудут, да не заметят предательского цвета… На подворьях отлавливали чёрных котов, благо они так обожрались дармовыми лягухами, прям с неба свалившимися чуть ли не в миску, что особо и убежать не могли. Отлавливали, да перекрашивали, а не то, что вы там себе по надумали… И только рыжий кот Васька сидевший на крыше у Пахома и избежавший участи быть покрашенным, громко выражал свое недовольство. Но его никто не слушал, ибо на селе он прослыл безбожным вруном, умудряясь изображать голодные обмороки даже нажравшись сметаны. А уж какими прилежными прихожанами все заделались! Никогда ещё не было такого столпотворения в стенах скромной деревенской церквушки! Поп Варфоломей даже охрип было, да не в том главная беда была… Не выслушивал он ещё столько исповедей, ещё никогда так полно не раскрывалась перед ним тайная жизнь села… Кто у кого что стащил, кто кого обсчитал, обманул… А уж прелюбодейство… И не подозревал Варфоломей, что таким буйным цветом расцвело оно в родном селенье! И такими подробностями делились с ним, стремясь облегчить свою душу, что тяжким грузом ложились эти знания на душу несчастного попа, опускались его плечи, да подымалось кое что другое… Ибо греховна суть человеческая, и ничего тут не поделаешь, — размышлял он, спешным шагом отправляясь в сторону дома… — Ибо низок и слаб я, — сокрушался он, крепко ухватившись за аппетитный задок попадьи и увлекая её в супружескую постель… — Ааах, — только и успела подумать попадья, падая в ошеломительный омут разврата… За все годы брака не доводилось ещё ей узнать, что можно вот так…И этак… И вот туда! … Ох нет, не туда, хотя ладно давай уже туда…
На следующее утро, как и повелось издавна, собрались деревенские бабы на реку, постирушки устроить, да языками почесать… Задерживалась только попадья… А разговоры-то все, само собой, крутились вокруг того самого дождя…
— Да говорю вам, мне бабка Авдотья сказывала, а ей — кума из соседнего села, в заморских странах едят лягух, как курей, ещё и деньгу немалую за то платят, ироды! А у нас тут задарма с неба валятся!… — горячилась жена старосты.
— Да брешешь! Кому это взбредет в голову такую гадость в рот тянуть?! — уперев руки в крутые бока, не менее горячо возражала Матрёна.
— Ох, и с каких это пор ты такая привередливая да разборчивая-то стала? — ядовито шипела жена кузнеца Вавилы, давно подозревавшая, что её благоверный нет-нет, да и захаживает в гости к одинокой вдовушке…
В самый разгар бабьей свары на берег спустилась попадья… Ну как спустилась — белой лебедушкой приплыла, румяной зарей снизошла…И среди беседы о лягухах, и не только, мечтательно произнесла: — Чудо…
— Вот и я вам сказываю — чудо! — подхватила старостиха, — Чудо! Чудо? — вопросительно поглядела она на попадью. Та решительно кивнула своим мыслям о прошедшей ночи, — Чудо!
И разнесли кумушки весть по всему селу. Ну а как? Сам поп (не сама ж попадья придумала, с мужниных слов конечно) узрел в необычном дожде чудо Божье! А кому ж знать, как не ему!
И перевели облегченно дух селяне — и то слава богу, нет никакой ведьмы, никакой чёрной ворожбы… И понеслась весть о чуде по окрестным селам, да и далее… Повалили любопытствующие, да зеваки приезжие, осматривали сломанные деревья, да помятые цветники… Заглядывали в трактир, опрокидывая кружечку-другую пенного, закусывая заморским деликатесом — жареными лягушачьими лапками… Ну а чем мы хуже заграничных Европ то? И мы толк в новомодных кушаньях знаем! Трактирщик, да староста потирали радостно руки, подсчитывая барыши… Да тревожила их одна мыслишка — на одном-то чуде далеко не уедешь. Закончатся лягухи небесные, а в местных болотах столько, пожалуй, и не водится, чтобы накормить не брезгующих… Да и окромя хлеба насущного народишке и зрелищ подавай! Судили-рядили, да и отправились с поклоном к попу Варфоломею… Божий человек, как никак, подскажет авось.
Тем временем Варфоломей, стоя на коленях, невидящим взором уставился на иконостас, а думать мог только об одном… Как, каааак? Как так получилось, что провозгласили чудом каких-то лягух? Мерзких, пучеглазых тварей? И назад ничего не воротишь, не исправишь… Какой уж тут авторитет церкви, если сегодня чудо, а завтра открещиваешься… С горя Варфоломей откупорил одну бутылку кагора, другую… с пьяных глаз смотрел на благообразные иконы, а мерещилось ему, что сам Господь хитро поглядывает на него, озорно усмехаясь в седую бороду, взмахивает рукой, и сыпятся кругом лягушки да жабы…
— Ну что ж, веселиться — так веселиться, — отчаянно решил поп, да полез на колокольню… и понесся над селом колокольный перезвон, подозрительно смахивающий на мотив народной, но очень неприличной песни…
Наступило воскресное утро. Едва солнечные лучи озарили крест на верхушке церкви, местные жители, возглавляемые Варфоломеем, с молитвами прошествовали по селенью… Кто держал в руках иконы, кто размахивал нательным крестом. Даже несмышленых ребятишек выгнали на крестный ход, оно ведь как, молитва из уст невинного ребенка дорогого стоит, да быстрее до бога дойдет… И просили все одного — повторения чуда… Не успели дойти до окраины села, как подул леденящий ветер, наползла, ворча и переваливаясь, знакомая туча… И хлынул дождь! Самые настоящие, прозрачные капли воды звонко щелкали по крышам, шумели в листве, остужали горячие головы… Ибо чудо чудом, молитва молитвой, а и грань дозволенного надо знать!
