Чудо: Роман с медициной - [5]

Со временем нам удалось все-таки выбраться из-под руин, молодое эстонское государство стало богаче, и благодаря одному бывшему коммунисту, наверное, такому же честному, как отец Рипсик, был создан фонд культуры, куда в обязательном порядке шли отчисления от пороков: акцизов на алкоголь и сигареты и лицензий на азартные игры, и из этого фонда, после того как были накормлены все писатели, в сочинениях которых наше государство выглядело сущим раем, кое-что перепадало и нам, да еще вдруг к Рипсик пришел настоящий писательский успех, ее роман был продан в несколько стран, и немецкое издательство ей заплатило такой большой гонорар, какого не получал еще никто из писателей Восточной Европы, — и все же это были спорадические «обогащения», удачи, под которыми не было стабильной основы, страх за будущее не покидал Рипсик, больше всего она боялась, что мы потеряем наш дом, потому что не сможем оплачивать «коммуналку», и совсем безосновательной ее фобию назвать было нельзя, как мы жили, может понять лишь тот, кто сам в течение долгих лет следил за скидками на одежду и продукты, покупая что-то за полную цену только тогда, когда другой возможности просто нет, но ни разу за четверть века я не услышал от Рипсик упрека в том, что я мало зарабатываю и что я мог бы найти себе какую-то должность, вместо того чтобы упрямо писать романы, у которых так мало читателей, нет, философия Рипсик была иной — мужа надо поддерживать во всех его начинаниях. Насколько наш образ жизни «свободных художников» ее на самом деле угнетал, я по-настоящему понял, наверное, только тогда, когда она заболела снова и как-то со вздохом облегчения сказала: «Ну, теперь я могу хотя бы быть уверенной, что мне хватит денег до конца жизни».

Это случилось вскоре после того, как они с Гаяне продали родительскую квартиру.

Похоронное бюро отняло довольно много времени, так что, когда я вернулся в клинику, уже стемнело. Хосе ждал меня, Рут же ушла, и больше я ее не видел. Хосе снова провел меня в палату Рипсик, ее самой там уже не было, но в углу стояли два больших черных полиэтиленовых мешка, таких, в которые кладут строительный мусор, — туда, как я понял, вперемешку кинули вещи Рипсик, от штанов до зубной щетки. У меня были с собой намного более удобные и достойные мешки, один, крепкий, мы получили в Ницце вместе с какой-то покупкой и называли его именно так, «Ницца», второй мешок был от магазина «Стокманн», тоже большой и хороший. Хосе как будто смутился, что санитары так грубо обошлись с вещами Рипсик, и предложил мне пойти на балкон и там все переупаковать. Я поблагодарил, мы простились, я взял мешки и прошел по боковому коридору до балкона, откуда открывался замечательный вид на Барселону. Однажды я прикатил в инвалидном кресле сюда и Рипсик, а потом, тоже однажды, транспортировал ее таким же образом, с портативным кислородным аппаратом, прикрепленным к креслу, вниз на улицу — но там было шумно, машины подъезжали и отъезжали, не было ни одного тихого и зеленого уголка, мы посидели немного на скамейке, и я отвез Рипсик обратно в палату.

Сейчас виднелись только огни, но они меня не интересовали, как не интересовало бы и море, пускай в своем самом красивом обличии, мое эстетическое чувство умерло вместе с Рипсик, и единственным, что сейчас меня сопровождало, была все та же печальная мелодия, которая и не собиралась покидать мою голову.

Закончив переупаковку, я взял «Стокманна» и «Ниццу» и пошел по коридору в сторону лифтов. В вечерний час можно было надеяться, что лифт придет скоро, днем его приходилось ждать долго, он еще и останавливался на каждом этаже, так что спускался я всегда пешком, поступил так и теперь, хотя мешки были не такие уж легкие. В руках тащить их до гостиницы я не мог и направился к стоянке такси, где, как всегда, застыло в неподвижности несколько машин.

А что если Рипсик заболела снова потому, что нас кто-то сглазил? Говорят, кто не верует в Бога, тот легко становится суеверным, и мы с Рипсик действительно были суеверными, когда черная кошка перебегала нам дорогу и никакой возможности изменить маршрут не было, мы брались за руки и трижды поворачивались на месте, перед тем как продолжить путь; и естественно, мы избегали хвалить хоть что-нибудь, что у нас, по нашему мнению, получилось, если кто-то из нас, забывшись, говорил доброе слово, то другой сразу требовал: «Постучи по дереву!» — предметы из фанеры или опилок при этом игнорировались, годились лишь сделанные из натурального дерева. Мать Рипсик Кармен Андраниковна, еще более суеверная, чем мы, подарила нам талисманы, так называемые ачки-хулункхи — две стеклянные бусины, из середины каждой смотрел немигающий глаз, Рипсик долго носила свою бусину на бюстгальтере, я на ремне, но в какой-то момент мы про них забыли, моя, по-моему, разбилась, куда делся ачки-хулункх Рипсик, я даже не знаю, во всяком случае, когда ее состояние стало совсем серьезным и я вдруг вспомнил, что мы остались без защиты, она начала его искать, но так и не нашла. Впрочем, уже все равно было поздно.

Да, но почему кто-то должен был нас сглазить, мы же никому не вредили? Но это и не обязательно, к примеру, женщины завидуют другим из-за красоты, и Рипсик со своими длинными густыми черными волосами на таллинских улицах, конечно, выделялась. У нашего писателя и психоаналитика Вайно Вахинга есть рассказ, где к нему с женой на улице подходит пьяный и говорит: «Ну, мужик, и красивая жена у тебя!» — и со мной случилось в точности то же самое, на углу Пронкси и Кундери, когда мы с Рипсик собирались переходить улицу в неположенном месте (теперь уже не перейдешь, движение стало слишком плотным), какой-то забулдыга схватил меня за рукав: «Черт побери, какая у тебя красивая жена!» Такие слова мне приходилось слышать потом не раз, но я особенно запомнил тот случай, не только потому, что он был первым, но еще и потому, что устами пьяницы, как говорят, глаголет истина. Бывают и люди, которые не переносят счастья других, а мы с Рипсик были счастливы, и не только в начале брака, когда от любви кружилась голова, притяжение между разными народами ведь сильнее, чем внутри одного, но и позже, когда шторм страстей утих и началась так называемая «нормальная» жизнь, или рутина, — мы были счастливы, потому что у нас были одинаковые интересы и нам всегда было, что обсуждать, а из этого обмена мыслями постепенно вызрело общее мировоззрение, и если вначале случались разногласия, то время сблизило наши убеждения, кое-что Рипсик переняла у меня, кое-что я у нее, и кончилось тем, что нам уже не о чем было спорить, мы думали синхронно — много ли есть супружеских пар, живущих в таком согласии?