Чудо десяти дней. Две возможности. - [159]

«Может, в этом вся беда, — подумал он. — К неразумному делу нельзя подходить с разумной точки зрения».

Оказавшись у коралловой входной двери «Архива», Эллери, повинуясь импульсу, вошел и спросил О'Бэннона.

Ассистент Мальвины Прентис сидел у себя в офисе, тыча двумя вялыми пальцами в клавиши розовой пишущей машинки.

— Это просто вымогательство, — заявил он, не поднимая глаз. — Можете передать это ей и убираться к дьяволу. Я сыт по горло.

— Судя по вашим словам, Мальвины поблизости нет. Вы нашли книги в Бостоне?

— Книги? — рассеянно переспросил Фрэнсис.

— Да, первоисточники считалки.

— А-а! Они где-то на полках. — Он снова начал печатать. — Я набрасываю для «леди Грязь» заметку о пожаре в доме Уолдо. Что вам об этом известно?

— Полагаю, то же, что и вам. — Эллери отыскал книги. — Если покрасить эти полки в розовый цвет, они будут выглядеть как кружевные панталоны… Здесь все книги?

Эллери сел на зеленый пластиковый стул с охапкой томов: «Книга современных стихов для домашнего чтения» Уильяма X. Ньюэлла, «Музыкальный час» Осборна Мак-Конати и еще несколько. Он начал листать страницы.

— Вы ничего в них не найдете, — сказал Фрэнсис. — Авторы стихов неизвестны. Вам удалось поговорить с Дэвидом Уолдо?

— Нет.

— Мне тоже. Что вам сказал Дейкин?

— А вам?

— Ловко отбрили! Я интервьюировал страховщика от пожара, который выглядел очень несчастным. А вы счастливы, Квин?

— Нет.

— Никто не счастлив. Даже Мальвина. По-моему, город на грани массового психоза.

Эллери перестал переворачивать страницы, уставясь на какие-то слова.

— Скажите, Квин, братья Уолдо были частью этой неразберихи?

— Да.

Стук машинки прекратился.

— Вы сказали «да»?

— Да! — Эллери вскочил, и книги упали на пол.

— Подождите!

Но Эллери уже убежал. Озадаченный О'Бэннон поднял книги.

* * *

— Две возможности, — промолвил Эллери вечером после обеда. — Снова две возможности. Но это не важно. Важна запятая.

Рима посмотрела на мужа. Кен нахмурился, глядя на Эллери.

— Да, запятая… — Эллери шагал по гостиной, ожесточенно дымя сигаретой. — О'Бэннон видел это собственными глазами, но ничего не понял. И никто не понимает. Помните вторую версию считалки? «Богач, бедняк, нищий, вор…»

— «…доктор, адвокат, индейский вождь», — закончила Рима.

— Нет, этот вариант давно отвергнут на веских основаниях. Меня интересует другой.

— «Доктор, адвокат, торговец-шеф».

— Это дает нам семь жертв психоза. Семь трупов. Но запятая… — Он усмехнулся, потирая руки.

— Что вы несете? — осведомился Кен.

— Оказалось, доктор Уиншип, что вторая версия имеет две подверсии. Снова две, понимаете? В первой подверсии считалка оканчивается словами: «доктор, адвокат, торговец-шеф». Но обратитесь к книгам, и вы найдете вторую подверсию: «доктор — запятая — адвокат — запятая — торговец — ЗАПЯТАЯ! — шеф».

— «Торговец — запятая — шеф», — повторила Рима. — Торговец и шеф? Два отдельных…

— Красиво, не так ли? Да, Рима, два отдельных слова. Торговец, шеф. Подходит это нам? О да! Уолдо не были «торговцами-шефами» — они были просто торговцами-портными. Значит, кто-то следует второй подверсии — с восемью персонажами. Номером семь был Джонатан Уолдо…

— Выходит, будет и номер восемь? — обескураженно произнесла Рима.

— Шеф… — пробормотал Кен.

— Шеф чего, Эллери? Какой именно шеф?

Радость на лице Эллери увяла.

— Тут вы приперли меня к стене. Единственные шефы в Райтсвилле, которых я знаю, это шеф полиции и шеф пожарных. — Эллери швырнул окурок в камин. — Черт возьми, не смотрите на меня так! Конечно, Дейкин и Эпуорт меня бы за это прикончили. Но что еще я могу придумать? Что могу сделать? Только отправиться спать!

Вторник, 8 июня

В День памяти павших в войнах шел дождь, однако ежегодное мероприятие в Мемориальном парке выглядело еще мрачнее погоды. Миссис Холмс, преподававшая в райтсвиллской школе сравнительную литературу, пробормотала нечто в стиле Томаса Гарди, другие выступления были менее напыщенными. Кто-то сказал, что подобного Дня памяти не было с 1939 года, когда скончался Мердок Уилер, последний ветеран федеральной армии; другие приписывали ослабление патриотического пыла более недавним трагедиям.

Все с радостью разошлись по домам.

На следующий день погода улучшилась, но настроение в городе оставалось мрачным. Все это чувствовали, хотя никто не знал причины.

Эллери подозревал, что Райтсвилл окрасился в черные тона в результате своих химических опытов. Он часами шатался по городу, оставляя голубков ворковать в их гнездышке на Алгонкин-авеню, но не выяснил решительно ничего.

Однажды Эллери отправился в хижину Эндерсона на болотах. С трудом разыскав ее, он ощутил внезапное возбуждение, словно ожидая найти здесь разгадку. Но обнаружил только аккуратную хижину, заросшую розами, сиренью и ландышем, с покрытым мхом сараем и огородом, а внутри — Гарри Тойфела с книгами, которые не забрала Рима.

Городской философ пребывал в благодушном настроении.

— Что еще нужно человеку? Разве я не так же богат, как любой из живущих на Холме? Что есть у него, чего бы не было у меня? Беспокойство. А что есть у меня, чего никогда не будет у него? Свобода. Да, сэр, на лучшее я и не мог рассчитывать в этой… Уолдо? Скверно. Ну, по крайней мере, меня не могут обвинить в этом пожаре.