Чудесный рог - [24]

           Чтоб свидеться со мной.

Отдай рубашку ей мою,

           Что вышита крестом,

И поскорей проси прийти,

           Чтоб лорд не знал о том».

«Ну что ж! Я выполню приказ,

           Но месть найдет тебя,

Не хочешь слушать слов моих,

           Пеняй же на себя.

Лорд Барнард мощен и свиреп,

           Не терпит сраму он,

И ты до вечера поймешь,

           Сколь мало ты силен!

Приказ твой — для меня закон,

           Но горе будет, знай!

Все обернется не добром —

           Сам на себя пеняй!»

И, мост разбитый повстречав,

           Он лук сгибал и плыл,

И, на зеленый луг ступив,

           Бежал что было сил.

И, к замку Барнарда примчав,

           Не крикнул: «Отвори!» —

А в стену лук упер и — прыг! —

           И тотчас был внутри!

Он страже слова не сказал

           О деле о своем,

А прямо в зал прошел, где все

           Сидели за столом.

«Привет, милорд и госпожа!

           Я с делом и спешу!

Вас, госпожа, в зеленый лес

           Пожаловать прошу.

Благоволите плащ принять

           Весь в золоте с каймой.

А посетить зеленый лес

           Вам велено одной.

Не эту ли рубашку вы

           Расшили всю крестом?

Гил Моррис вас просил прийти,

           Чтоб лорд не знал о том».

Но леди топнула ногой

           И бровью повела,

И речь ответная ее

           Достойною была:

«Ты, верно, к горничной моей

           И спутал имена!»

«Нет, к леди Барнард послан я.

           По-моему, вы — она!»

Тут хитрая мамка с дитем на руках

           Молвила в стороне:

«Если это Гил Моррис послал,

           Очень приятно мне!»

«Ты врешь, негодница мамка, врешь!

           Ибо для лжи создана!

Я к леди Барнард послан был.

           По-моему, ты — не она!»

Но грозный Барнард между тем

           Озлился и вспылил:

Забыв себя, дубовый стол

           Он пнул, что было сил,—

И утварь всю, и серебро

           Сломал и перебил.

«Эй, платье лучшее мое

           Снимай, жена, с крюка!

Пойду взгляну в зеленый лес

           На твоего дружка!»

«Лорд Барнард, не ходи туда,

           Останься дома, лорд;

Известно всем, что ты жесток

           Не менее, чем горд».

Сидит Гил Моррис в зеленом лесу,

           Насвистывает и поет:

«О, почему сюда люди идут,

           А мать моя не идет?»

Как пряжа златая Минервы самой,

           Злато его волос.

Губы, точно розы в росе,

           Дыханье — душистей роз.

Чело его, словно горный снег,

           Над которым встал рассвет.

Глаза его озер голубей.

           А щеки — маков цвет.

Одет Гил Моррис в зеленый наряд

           Цвета юной весны.

И долину он заставил звенеть,

           Как дрозд с верхушки сосны.

Лорд Барнард явился в зеленый лес,

           Томясь от горя и зла,—

Гил Моррис причесывает меж тем

           Волосы вкруг чела.

И слышит лорд Барнард, как тот поет;

           А песня такой была,

Что ярость любую могла унять,

           Отчаянье — не могла.

«Не странно, не странно, Гил Моррис, мне,

           Что леди ты всех милей.

И пяди нет на теле моем

           Светлее пятки твоей.

Красив ты, Гил Моррис, но сам и пеняй

           Теперь на свою красу.

Прощайся с прекрасной своей головой —

           Я в замок ее унесу».

И выхватил он булатный клинок,

           И жарко блеснул клинок,

И голову Гила, что краше нет,

           Жестокий удар отсек.

Прекрасную голову лорд приказал

           Насадить на копье

И распоследнему смерду велел

           В замок нести ее.

Он тело Гила Морриса взял,

           Седла поперек взвалил,

И привез его в расписной покой,

           И на постель положил.

Леди глядит из узких бойниц,

           Бледная точно смерть,

И видит: голову на копье

           Несет распоследний смерд.

«Я эту голову больше люблю

           И эту светлую прядь,

Чем лорда Барнарда с графством его,

           Которое не обскакать.

Я Гила Морриса своего

           Любила, как никого!»

И в подбородок она и в уста

           Давай целовать его.

«В отцовском дому я тебя зачала,

           Ославив отцовский дом.

Растила в добром зеленом лесу

           Под проливным дождем.

Сидела, бывало, у зыбки твоей,

           Боясь тебя разбудить.

Теперь мне к могиле твоей ходить —

           Соленые слезы лить!»

Потом целовала щеку в крови

           И подбородок в крови:

«Никто и ничто не заменят мне

           Этой моей любви!»

«Негодная грешница, прочь от меня!

           Твое искупленье — смерть!

Да знал бы я, что он тебе сын,

           Как бы я мог посметь?!»

«О! Не кори, лорд Барнард, не мучь

           Злосчастную ты меня!

Пронзи мне сердце кровавым клинком,

           Чтоб не видеть мне бела дня!

И если Гила Морриса смерть

           Твою ревность унять не могла,

Сгуби, лорд Барнард, тогда и меня,

           Тебе не желавшую зла!»

«Теперь ни тьма, ни белый свет

           Не уймут моей маеты,—

Я стану скорбеть, я стану точить

           Слезы до слепоты.

Достаточно крови пролил я —

           К чему еще кровь твоя?

О, почему вместо вас двоих

           Бесславно не умер я?

Мне горше горя слезы твои —

           Но как я мог, как я мог

Своею проклятою рукой

           Вонзить в него клинок?

Не смоют слезы, госпожа,

           Содеянного во зле!

Вот голова его на копье,

           Вот кровь на сырой земле.

Десницу я проклял за этот удар,