Пока ребята купались, отмывая грязь, омывая раны и царапины, Федя развел большой жаркий костер и заставил всех побегать вокруг него и погреться. А потом скомандовал:
— Давай, ребята, подкатывай поближе старые колоды да усаживайтесь на них, проведем пионерский сбор. Обсудим, почему это не получилось у вас с рытьем канала. Так, все уселись? Всем удобно и хорошо? Теперь слушайте внимательно.
И, оглядев насторожившихся ребят, обратился к бабушке Шагайке:
— Расскажите, бабушка, почему вы отпугивали ребят, протестовали как могли против рытья канала?
— Не умею я рассказывать-то, милок. Не получается у меня толком, — вздохнула старушка. — Вот была бы здесь моя внучка, она бы вам все как по писаному расписала. Потому что учится она как раз по этому делу… на мели… этого самого оратора! Вот даже и не выговорю!
— Да нет, это вы выговорили точно, — улыбнулся Федя, — мелиоратором будет ваша внучка. Интересно, почему она выбрала такую профессию?
— Неспроста, конечно, — ответила бабушка и задумалась, потом вдруг поднялась с колоды, достала из-за пазухи какую-то берестяную трубку и протянула Феде.
— Возьми, Федя, туесок заветный. Бери, бери. Открывай. Он воском запаян, чтобы сырость не вредила. Вынимай оттуда бумагу, она тебе все расскажет. В ней вся наша шагаевская тайна.
— Колдовство, которое из рода в род передается! — воскликнул Паша Кашин. — Я слыхал об этом.
— Да, да, — закивала бабушка Шагайка, — из рода в род. Но передать его можно не каждому. Вот Федя — человек светлый, грамотный, знает розмысл числ. Ему доверить можно.
Федя осторожно расковырял воск и вынул из туеска сверток старинной бумаги, пожелтевшей от времени. Развернул. И смущенно сказал:
— Не могу разобрать. Здесь письмена какие-то непонятные…
— Дай-ка мне, я скорей разберусь, — пришел ему на помощь Аким. — Здесь писано по-древнеславянскому. Дед учил меня этой грамоте.
Он решительно развернул свиток и, наклонившись поближе к огню, прочел:
— Сопряжение воды ко благу.
Розмысл Васьки Шагая, сына Ивашки, крепостного человека господ Куролеповых.
— Мой пращур это, прапрапрадедушка, — объяснила бабушка, — от него наш род Шагаевых и пошел.
Аким развернул свиток и стал бойко читать дальше:
— Составлен сей розмысл в лето 1728 года в двух списках, для сына Ивана и сына Петра, с наказом хранить до тех внуков, кои к просвещению и понятию придут.
— Один список у внучки, перешел ей от отца… А второй — вот он, — пояснила бабушка Шагайка.
— Мда, так вот, — продолжал Аким, — …кои к просвещению и понятию придут. Супостатов народных преодолеют. К покорению природы приступят, зная розмысл числ и законы естества. А мне, Василию, народом прокляту, бысть погиблым за чужое злодейство.
А гистория тому немалая.
В царство Петра позваны были дети дворянские в Санкт-Петербурх учиться наукам, для вящего блага отечества русского. С недорослем Володимером, сыном Куролеповым, быв послан и я, его детских игр содружник.
Ленив зело к наукам тот барич, вино пил, табак курил, а все задачи числ и линий решал ему я, раб Василий.
Когда барича за науки штрафили, меня на конюшне пороли сугубо.
Премного претерпев, возвернулись мы к домам отчим.
Барич, наученный заморским замашкам, пить, курить, на чужом языке выражаться, я же раб его, науками обремененный. И тут велел мне барин забавить соседов моим затейством в машкерадах, шутейных огнях и карусельствах. Не видя в том блага, тянул я оного остолопа к сопряжению воды и ветра людям на пользу. Для чего составил прожект: преградить свободный ток реки, заключить оную в желоба, дабы, вращая жернова, хлеб молола, кудель мяла, шерсть валяла. Но сей тиран и злыдень прожект мой, на благо народу розмысленный, на беду употребил.
Тую реку с пути отвел и пустил на зеленый луг, дабы досадить исконному врагу своему барину Лесоватову, владельцу оных угодий. И, словно по колдовству, сладчайший луг в смердящее болото обратился. Мне же, рабу глупому, велел язык урезать, дабы к молчанию приковать.
А народ наш, темный еще, моих огненных потех пугался, ведовство мое вел от сил нечистых и чернокнижию моему и колдовству беду великую приписал. Так положили злодеи на голову мою грех свой тяжкий. Чую в спине своей осиновый кол, чую смерть страшну. Да приидет розмысл мой до потомства, да вспомянет оно Василия, сына Ивашки. Оставляю на сем мунскрипте полный прожект, как сие зло в добро обратить. Глядеть велю умно, смышлено, толково и не самонадейно. Не так, как барин Лесоватов. Для отворения воды с лугов повелел он простую канаву копать, того не ведая, что брег здесь ползуч, зыблист и яму ту и народ в ней в одночасье сомнет. И чую плач и вред и сам стражду, ибо заперт в амбар, как умалишенный, и отвратить беды не иму. Да простятся мне дерзости мои, да возрадуются кости мои в могиле, когда розмысл сей исполнится. Аминь.
Затаив дыхание прослушали ребята страшную повесть прошлого. Бабушка Шагайка плакала.
