Чудесная страна Алисы - [171]

И тут Ромка.

Немудрено перепутать. Тем более что она никогда и не понимала самого значения материнства, глубины этого инстинкта. А Рома такой смешной, неловкий. Нуждающийся в опеке. Иногда ей подумать становилось страшно, как он живет один. И на нем Алиса. А он не тот человек, который может нести ответственность за других. Ромка о себе-то не в состоянии позаботиться. Не может себя сдержать, рассудить и поступить здраво. Он один не может.

Ольга вдруг почувствовала смутный тревожный укол в сердце.

— Леш, — перебила она на полуслове, давно потеряв нить рассуждений. Алексей удивленно замолчал с раскрытым ртом. А Ольга Артуровна, сама не понимая почему, но чувствуя, что поступает верно, попросила: — Слушай, давай съездим в одно место. На сердце что-то неспокойно.

* * *

Машина Алексея ехала по ночным московским улицам быстро. Даже на удивление. Но по мере того как текло время, Ольга Артуровна почему-то чувствовала в себе возрастающее беспокойство. Вроде и несильное, будто дело ее напрямую не касалось, но неотступное. Словно ее тревожила совесть.

Оставшийся верным себе Алексей ничего комментировать не стал — постеснялся. Только спросил адрес.

И Ольга сразу вспомнила, тот сам собой выскользнул из памяти…

— Я там не была, — пояснила она, сумрачно вглядываясь в бесноватые огни реклам за окном. Даже во время существования той связи сложно было представить, что могла бы делать Ольга в квартире своего полунищего визави, — это из карты. Его сестра лежит у меня в отделении.

И как раз это признание стало самым важным.

Самым неприятным. Тем, что она скрывала больше всего. Больше постыдного страха, больше самого факта связи с парнем, годящимся в сыновья, больше своей иллюзорной влюбленности.

Алексей, выворачивая с эстакады на тихую прилегающую улочку, хмыкнул:

— А с чем лежит-то? Ты что, все адреса так помнишь?

— Нет, не все, — признала Ольга. Но проигнорировала первый вопрос. Задумалась, глядя в окно. Стояла глухая ночь, город потихоньку засыпал. Потом тяжело, устало вздохнула: — Его тоже надо лечить, Леш.

Она не говорила этого раньше. А кому было говорить? Самому Ромке? Смешно. Алисе Родзиевской? Еще смешнее. А других родственников там, кажется, не было. Во всяком случае, за те полтора года, что Ольга вела эту пациентку, о той ни разу никто не справился. И ничье имя не звучало в разговорах.

Казалось, что вся их семья — это бабушка. Та самая — оставившая в наследство внукам предрасположенность к тяжелым психическим заболеваниям.

— От чего? — не понял Алексей, бросив на нее короткий взгляд.

Ольга привычным — больничным — жестом сняла очки, потерла переносицу.

И заговорила медленно, рассуждая сама с собой.

— У Алисы в истории больная бабка. По материнской линии. Какой конкретно был диагноз, я не знаю, но, кажется, она даже лечилась, возможно, не один раз. У самой Алисы заболевание явно наследственное. Леш, — неожиданно горячно бросила она, — это же все передается. Если в семье есть шизофреник, там уже никого здорового не будет. А у Алисы все очень тяжело. — Она побарабанила пальцами по подлокотнику. — Рома ее родной брат. И наследственность получил ту же самую. Так что… — она несколько секунд сомневалась, глядя в окно. Потом предположила: — Я заочно диагнозов не ставлю, я же его не лечила. Специально не опрашивала. Но тут и специалистом особым быть не надо. По нему все сразу видно. Там, конечно, не все так плохо, — и горько усмехнулась: — Если с ним не жить. Помнишь, что такое психопатия? — спросила она риторически. И уже для себя медленно, почти раздельно повторила: — Пси-хо-па-ти-я, — привычно ставя ударение на предпоследний слог, но пробуя термин на вкус так, будто слышала его впервые. — И он пьет, Леш. Очень сильно. Это следствие, он не может остановиться. Даже лечить почти бесполезно. Я все хотела, чтобы нашлась девушка характерная, чтобы держала его в руках. А сейчас думаю: только хуже будет — он ее жизнь, как свою, изуродует. С ним же жить невозможно.

— Тогда зачем ты… с таким человеком? — Алексей на мгновение оторвался от дороги, посмотрел ей в лицо — в глазах его мелькнула тревога.

И непонимание.

Ольги Артуровна вздохнула. Если бы она знала…

— Зачем? — протянула она и задумалась. — Ты понимаешь, Леш, — медленно начала она. — Не знаю. Из любопытства, — предположила и пожала плечами. — Никто из наших, — и поспешно пояснила, — из психиатров, я имею в виду, не стал бы. Я о том, что… мы ведь к таким людям не подходим. Это как клеймо на лбу. В голове сразу щелкает: «наследственность». Общего стараемся ничего не иметь, на самих этих родственников смотрим как на пациентов. По принципу «не есть — так будет». Знаешь, как девочки-ординаторы про их матерей говорят? «Приходила там мамаша, такая вся аффективно-шизоидная». В общем, — хмыкнула она со злой иронией, — брезгуем.

И надолго замолчала. Алексей тоже молчал.

— А я не знаю. Посмотреть хотела. Вблизи. — Она вдруг резко сняла очки, снова нервно потерла нос. — Не знаю почему. Из любопытства, из интереса. Мне нечего бояться, Леш, я проработала тридцать лет. Я все знаю вдоль и поперек. И… хотела почувствовать, каково это. Когда ты не врач, а просто человек. Не знаю: друг, мать, любовница.