Чудесная лодка [авторский сборник] - [9]

Мендуме закурил трубку и сказал, что никогда не убивает олениху с оленёнком. Он засмеялся и показал на снежные горы. Я посмотрел туда и увидел па белом снегу два коричневых пятнышка, побольше и поменьше. Это была олениха с оленёнком. Они шли через горы в долину. Оленёнок проваливался в снег и отставал, а мать поджидала его.

Солнце садилось, и два диких оленя шли в розовых снегах.

Соболь

Это в глухой тайге было, людей там редко встретишь — одни звери.

Мы по звериной тропе шли: я и старик Мендуме.

К вечеру привела нас тропа на таёжное озеро. Со всех сторон к воде подступают зелёные кедры, и вода в озере от этого зелёная.

Подует ветер, кедры закачаются, зашумят, и кажется, что озеро тоже заволновалось.

Развели мы на берегу большой костёр, напились чаю, собаку привязали к сухому кедру, а сами задремали у огня.

Спал я недолго. Ещё с вечера собака на верхушку кедра смотрела и ворчала, а ночью стала громко лаять. Я проснулся. Мендуме тоже не спал.

— Медведь? — спросил я у него.

— Нет!

— Лось?

— Нет, — сказал Мендуме, — это соболь!

Он по лаю узнал, кого почуяла собака.

На рассвете соболь вылез из дупла, и Мендуме убил его.

Шкурка соболя была чёрная и мягкая. Мендуме гладил её рукой и рассказывал, как живёт соболь, какие цены бывают на шкурки, но я уже всё забыл, а помню только соболиные глаза, зелёные и глубокие, как таёжное озеро, на берегу которого жил соболь.

Весной

а дворе шёл снег, было холодно. Но я знал, что в Казахстане сейчас весна. И так мне захотелось увидеть, что делается там весной, что пошёл я на вокзал, купил билет и поехал.

Сначала поезд мчался среди лесов, и вечером закат был багровым от мороза. На Волге мокрый ветер качал деревья, грачи уже прилетели и ходили по полям.

В Казахстане снег лежал в ямках около телеграфных столбов.

Весенний верблюд нюхал рельсы. А на одной станции продавали кисель, и дикие осы садились на руки, и в степи родился голубой верблюжонок, слабенький и слепой.

Я спросил казаха, когда у верблюжонка откроются глаза.

Он сказал, как глаза откроются, его в сарае запрут. Я удивился.

— Он, наверное, погулять захочет?

— Нельзя ему погулять, — вздохнул казах и рассказал, что у верблюжонка кожа на пяточках ещё нежная, а в степи скорпионы под камнями притаились, и змеи, и ядовитый паук кара-курт. И все они только и ждут, чтоб верблюжонок в степь убежал.

Поезд поехал дальше. Я стоял у окна. Думал, змею увижу или скорпиона. Но так и не увидел.

Только на повороте увидел я, как мчится паровоз, а впереди, около рельса, стоят жёлтые столбики. Вот-вот налетит паровоз на столбик… И вдруг столбик катится в степь. Это суслик. Он свою храбрость показывает.

Огромное железное чудовище несётся на суслика, а он стоит, лапки прижал к груди и не шевелится. Колёса гремят всё ближе: тук-тук! Тук-тук! А сердце у суслика от страха: тук-тук-тук-тук-тук-тук! Наконец не выдерживает суслик и с визгом назад, в норку. Там его ждёт невеста.

А степь красным ковром покрыта. Тюльпаны захлестнули всё. Ветерок их покачивает, они волнами переливаются, то розоватые, то совсем, как огонь, а вон жёлтая полоса пробилась… Жаворонок чёрный на камушке сидит, вот он взвился и поднимается всё вверх, всё вверх и весь дрожит, трепыхается от песен.

А солнце так и жжётся, так и палит.

Танец верблюдов

имой в Казахстане видел я верблюжий караван. Верблюды глаза от снега закрыли и шли навстречу метели. На первом верблюде — вожаке, — сидел мальчик. Он держался за горб и тоже глаза зажмурил.

А вожак шёл с открытыми глазами.

Вся шерсть у верблюдов заиндевела, на морде сосульки выросли, и ресницы покрылись белым инеем.

На последнем верблюде нагружена была войлочная юрта. Ветер раздувал войлок, как парус, и верблюд наклонялся на одну сторону. Видно, издалека шёл караван и тяжело было верблюду и он тихо стонал.

Караван скрылся в степи, а я всё удивлялся на верблюдов: какие они большие и покорные, даже маленького мальчика слушаются…

Весной подул южный ветер, снег намок, и верблюды стали задумчивые. Их погоняют, кричат, а они стоят на месте, жуют жвачку и смотрят куда-то далеко, о чём-то мечтают.

Потом снег остался только в оврагах. Бугорки просохли. Степь стала рыжая от прошлогодней травы. Прилетели жаворонки, орлы, кулички. Суслики стояли жёлтыми столбиками у норок и звонко свистели.

Степь проснулась и зазвенела.

И тут верблюды взбесились.

Они убежали в степь, подальше от людей. И там бегали, кувыркались, оставляя на траве клочки зимней шерсти.

Однажды я услышал, как за холмом кто-то топчется; от пыли не видно, кто. Я подошёл поближе, а это верблюды отплясывают. То передними ногами топнут, то задними. То передними, то задними. Передними, задними…

Верблюды танцевали танец весны. Они радовались, что прошла зима, греет солнце и они живы.

Чайка

жил с рыбаками на самом берегу океана. За нашей избушкой была тайга, и когда не шумел океан, то слышно было, как дятел долбит деревья.

Однажды рыбаки сказали мне:

— Посмотри, как над водой кружат чайки, они ловят рыбу, завтра утром мы тоже начнём лов!

Утром я проснулся, когда солнце ещё не выплыло из океана, было тихо, волны зелёными упругими рядами набегали на песок и откатывались назад в океан. У самой воды по песку ходила чайка и громко ахала: «ах, ах, ах!» Быстро перебирая розовыми лапками, чайка ходила взад и вперёд, оставляя на мокром песке крестики своих следов. Вкусную улитку выбросило прибоем на берег, и чайка с аханьем проходила мимо неё. «Ах, ах, ах!» — кричала она и бегала по берегу. А где-то дальше, за сопками, другая чайка отвечала ей: «ах, ах, ах!»