Чудесная лодка [авторский сборник] - [8]

Долго бормотал, никак не мог успокоиться.

Медвежонок

Набрёл я на поляну в тайге. От лесного пожара она выгорела, но на чёрной земле уже росли блестящие листики брусники и кивал головками иван-чай. На краю были заросли малины. Я собирал малину, а впереди какой-то зверь шёл, шуршал в листьях.

Я решил узнать, что это за зверь?

Сел на пенёк и стал тихонько посвистывать.

Зверь сначала остановился и замер, а потом стал ко мне подкрадываться. Он думал, что я его не вижу, а верхушки малиновых кустов тихонько шевелятся и его выдают.

Потом из куста высунулся чёрный нос и два глаза. Ну, тут я его сразу узнал — это медвежонок.

Тогда я щепкой стал поскрипывать о пенёк и нос у медвежонка всё вытягивался, вытягивался, как будто его тянули из куста.

Наконец медвежонок вылез и стал меня обнюхивать. Обнюхал, облизал ботинок, нашёл пуговицу и стал её сосать.

И тут я услышал, как в малиннике сучья трещат.

Это медведица ищет медвежонка.

Хотел встать, а медвежонок в пуговицу зубами вцепился, рычит и не пускает.

Вдруг медведица услышит, как он рычит, подумает, что его обижают, и прибежит.

А у меня даже ружья нет!

Я скорее пуговицу оторвал и отдал медвежонку, а сам бегом — медведице разве объяснишь, что я только поиграть с ним захотел!

Ещё не осень

Солнце светило ещё ярко, но звери уже готовились к зиме.

Кедровки, тяжело взмахивая крыльями, летели в горы. На зиму они запасали кедровые орешки в трещинах среди камней и зарывали в землю.

Бурундуки набивали орешки за обе щеки и тащили в норки.

Часто, далеко от лесов, в горах, я встречал зелёные кедры. Ветер не мог занести орешки так высоко. Это кедровка забыла про свои запасы, вот они и проросли.

Бурундуки молча сидели на верхушках ёлок и грелись на солнце.

Высоко в синем небе кувыркались вороны.

Скоро зима, но солнце ещё греет и вороны кричат по-весеннему нежно.

Сеноставки

В горах завяли травы. Листики брусники покраснели, листики иван-чая пожелтели, а горная куропатка сделалась снежно-белой.

Я шёл по каменной осыпи. Вокруг одни камни голые, ни одной травинки. И слышно, как под камнями гремит ручеёк.

И я подумал: здесь только один ручеёк может жить, больше никто.

И тут увидел я маленький стожок сена. Кто-то старательно сложил его на зиму, травинка к травинке, корешок к корешку. Потом ещё такой стожок и на краю осыпи сразу три. И от каждого дорожка утоптана вниз на луга.

Смотрю, зверёк величиной с крысу бежит по дорожке. Во рту у него клочок сухой травы.

Добежал зверёк до стожка, сложил сено и скорей обратно, вниз, за другим пучком.

В этот день я насчитал много стогов сена. Для меня-то они были крошечными: ногой можно столкнуть, а для зверьков этих — настоящие.

Они все вместе запасали сено на зиму. Зверьки очень спешили, и не зря.

К вечеру налетел холодный ветер и пошёл дождь. Стожки были хорошо сложены, капли дождя скатывались с травинок и совсем не замочили сухое сено.

Мендуме рассказал, что зовут этих зверьков — сеноставки.

Летом грызут они травы на горных лугах. Когда трава высохнет, тащат её к своим норкам и делают стога. Олени часто раскапывают из-под снега сено и едят его. Тогда сеноставки до весны не доживают.

— Все ли стога готовы? — спросил Мендуме.

Я сказал, что видел только целые.

— Скоро осень, — сказал Мендуме.

След оленя

За одну ночь вершины гор стали белыми от снега.

На солнце заполыхали красные костры среди зелёных кедров. Это лиственницу опалило морозом. Иголки на ветвях покраснели и теперь будут так гореть до самой зимы.

С каждым днём огонь осени всё больше разгорался в горах.

Осень спускалась в долину.

Появились красные осенние травы на болотах.

Зажелтели кое-где листочки, и на озере по ночам кричали дикие гуси.

Мендуме ушёл из чума на три дня и вернулся с чёрной собакой Туком.

Теперь в чуме нас было трое.

Тук лежал у костра и, высунув язык, смотрел, как Мендуме чистит своё ружьё золой.

По чуму хлестал дождь.

Мендуме чистил ружьё и прислушивался, как кричат бурундуки в кедрах.

Бурундук: «тубук-тубук-тубук!» Дождь — кап-кап-кап! Бурундуки кричат, плохая погода будет!

Утром было тихо.

Дождь кончился, бурундуки замолчали.

Мендуме надел на ноги кожаные носки — ичиги, и мы пошли искать оленя.

Тук лаял где-то впереди. Мендуме останавливался и молча слушал.

— Белка! — говорил Мендуме, и мы шли дальше.

Он по лаю узнавал, кого почуял Тук.

К вечеру мы вышли на болото. На землю падали снежинки. Закричала кедровка, и вдруг громко залаял Тук. Мендуме снял ружьё и стал тихо красться.

Потом он остановился, нагнулся и стал что-то рассматривать. Я подошёл к нему. Он показал мне пальцем на землю. Во мху был след оленя. На наших глазах он наполнялся болотной водой.

Мы позвали Тука и пошли по следу.

Олень уходил в горы, и Мендуме часто останавливался, брал щепотку земли из свежего следа и мял её в пальцах. Земля плохо крошилась, она была ещё сырая, значит, олень близко.

Мендуме шёл впереди.

Вдруг он остановился у можжевеловых кустов, повесил ружьё за спину и махнул рукой.

— А олень? — спросил я.

Мендуме показал на след.

Я увидел рядом с большими следами маленькие копытца оленёнка. Олениха оставляла оленёнка в можжевельнике, а теперь уводила с собой.