Василий Иванович удивился моей затее:
— Крокодильчика я один раз привёз домой из Бомбея. Маленький — я его в рукомойнике вёз, чтобы всё время был мокрый. А вот осьминога не слыхал я, чтоб возили. Попробуй, может, довезёшь!
Нашёл я в трюме цинковый ящик с крышкой — в таких ящиках во время войны порох перевозили, — принёс его к себе в каюту, привязал к столу, чтобы во время шторма не опрокинуло, и жду, когда будут ловить рыбу: может, попадётся осьминог.
Долго ждать не пришлось. На другой день спал я после вахты, слышу — тормошит меня кто-то за плечо. Открываю глаза, а это Василий Иванович.
— Вставай скорей, трал вытащили, осьминог попался!
Оделся я быстро и выскочил на палубу. Ветер северный дует, а я холода не замечаю. Улов из трала вывалили: камбалы, морские звёзды, крабы на палубе копошатся.
Кок в корзину рыбу отбирает для камбуза, а я тоже в ракушках копаюсь, ищу осьминога.
Наконец нашёл. Большой, жёлтый. Наверное, дно здесь песчаное, потому что осьминог окраску от грунта меняет, чтобы его не видно было. Глаза у него, как у кошки, зрачки длинные, смотрит на меня в упор. Я его ногой пнул, он глаза закрыл и стал красный. Разозлился, наверное.
Взял я его в руки и понёс в каюту. Тяжёлый он, но без воды слабый совсем, висит, как тряпка, щупальцами мои руки обвил, присосался к тельняшке.
Принёс я его в каюту, в ящик посадил, а сам побежал за морской водой. Взял ведро на камбузе, набрал воды, открыл крышку, хотел в ящик налить воды — а ящик пустой!
Что такое? Сначала даже не поверил, ощупал весь ящик внутри, может, в угол забился? Нет, нигде нет осьминога.
Расстроился я совсем. Не мог же он из каюты уползти!
Стал я осьминога искать в каюте, смотрю — мокрый след, как будто тряпкой по полу провели, ведёт прямо под койку. Заглянул я под койку, а там осьминог лежит. Вытащил я его оттуда и посадил в ящик, закрыл крышкой, а на крышку сверху положил сапоги на всякий случай.
Стал я после этого за осьминогом следить, чтобы не выполз из ящика. Всё равно не уследил. Приподнял он крышку, из ящика вылез и в угол забился, где электрическая грелка стоит, обогревает каюту. Когда я с вахты пришёл, осьминог уже был мёртвый: кожа на нём от тепла высохла. Так и не довёз его до дому.
осле плавания поставили наш корабль в док — от ракушек и травы морской чистить. Столько их на корабельном днище развелось, что кораблю мешают плыть. Целая борода волочится за ним по морю.
Вся команда чистила: кто скребком, кто щётками, а некоторые ракушки приходилось отбивать долотом — так крепко пристали к днищу.
Чистили мы его, чистили, а боцман говорит:
— Как выйдем в море, снова обрастём: в море-то всякие рачки да улитки только и ищут, на ком бы поселиться. Так их много развелось, что дна морского не хватает, на корабельном дне селятся!
И правда, упорные они, никак не хотят расставаться с кораблём.
Наконец всё дно вычистили. Начали красить.
Подходит ко мне боцман и спрашивает:
— Это ты нос чистил?
— Да, — говорю, — я.
— Там, — говорит, — у тебя здоровый морской жёлудь торчит, надо его отбить.
Пошёл я отбивать морской жёлудь.
Это такая ракушка белая с крышечкой, а внутри притаился рачок, ждёт, когда наш корабль выйдет в море, тогда он крышечку откроет и высунется.
«Нет, — думаю, — не дождёшься!»
Взял железный скребок и стал жёлудь скребком сбивать, а он никак не поддаётся. Меня даже зло взяло.
Я ещё сильнее на него нажал, а он внутри чавкает и не поддаётся, только крышечку чуть-чуть приоткрыл — посмотреть, кто это его тревожит.
Уже всё дно закрасили, остался только нос.
«Эх, — думаю, — пускай живёт. Может, это рачок-мореход. С детства не захотел на дне спокойно жить, прицепился к нашему кораблю и скитается по морям!»
Когда нос докрашивали, я кисть взял и вокруг жёлудя краской круг обвёл, а его не тронул.
Боцману я не сказал, что на носу остался жёлудь.
Когда мы в море вышли, я всё про этого рачка думал: сколько ещё ему придётся испытать штормов!
океане много маленьких островков. Некоторые ещё на карту не занесены — только что родились.
Одни островки под водой исчезают, а другие появляются.
Наш корабль в открытом океане шёл. И вдруг из воды скала торчит, об неё бьются волны.
Это верхушка подводной горы над водой показалась.
Корабль развернулся и у островка стал, покачивается на волнах. Капитан приказал шлюпку на воду спустить. Это, говорит, необитаемый остров, надо его разведать.
Высадились мы на него. Островок как островок, ещё даже мхом не успел зарасти, одни голые скалы.
Я когда-то мечтал на необитаемом острове пожить, только не на таком.
Хотел я уже возвращаться к шлюпке, смотрю — трещина в скале, а из трещины торчит птичья голова и на меня смотрит.
Страшно ей, наверное, одной на островке жить. В сильный шторм волны и до гнезда дохлёстывают.
В это время с корабля гудки стали давать, чтоб все возвращались на корабль.
Попрощался я с кайрой и пошёл к шлюпке.
Когда на корабле капитан про остров спросил, живёт ли кто на нём, я сказал, что живёт.
Капитал удивился.
— Как же, — говорит, — так? Этого острова ещё на карте нет!
— Кайра, — говорю, — не спрашивала, есть он на карте или нет, поселилась — и всё; значит, остров этот уже обитаемый.