Чудаки с Улики. Зимние птицы - [2]

— И карасиков конфискует?.. Радуйся, дядя Ваня, тебе крупно повезло!

— В чем же?.. — Мужичок перестал отливать воду, смотрел на Людмилу выжидательно.

— Ты, дядя Ваня, днем на покосе жилы тянул из себя и ночь не спал, чтоб своих гавриков накормить, верно? Сколько у тебя их? Трое, да сестра из города привезла двоих. Пятеро? И корова не отелилась? Теперь у тебя, дядя Ваня, никакой заботушки не будет о семействе: отнимет рыбку товарищ инспектор и сам же ораву твою накормит…

— Насчет сеток постановление есть, слыхали? — не отрываясь от писания протокола, заявил Козликов. — Удочками надо рыбачить.

— Лови, дядя Ваня, хороший совет, — смешливо подхватила Милешкина. — Товарищ освобождает тебя от покоса и пахоты, ковыряй червячков в черемушнике, посиживай под талиной, напевая: «Ловись рыбка, большая и маленькая…»

— В половодье на удочку не клюет, — убедительно сказал мужичок. — Всяких козявок и букашек вдоволь на воле…

— Тогда зачем тебе голодом морить ребятишек? Переезжай в город, живи припеваючи. А товарищ инспектор за тебя колхозную землицу обработает, сена накосит и коровушек подоит, — едко посмеивалась Людмила и глаз не спускала с молчаливого егеря.

Козликов составил протокол и, подавая мужичку на подпись, потянулся было за сетью с карасями. Раньше его Людмила схватила сеть.

— Что за шутки! — егерь строго глянул в глаза Людмилы.

В ясных карих глазах насмешка и настойчивость и какая-то бесшабашная удаль. Козликов смотрел в глаза Людмилы зачарованно, позабыв о лодочнике, о протоколе, — обо всем на свете забыл.

— Ну и женщина! — воскликнул он, тут же спохватился, нахмурился, сказал дяде Ване:

— Штрафик заплатите…

Омшаник в мелком разнолесье на краю картофельного поля — просторного и светлого. Когда-то полем пробежал рысью матерый волк, красная лисица наюлила; косули, пугаясь чистого снега, ходили закраинами. Зато холм омшаника густо расписан мышиными и птичьими цепочками, фазаны понаторили глубокие тропки, разметав павлиньими хвостами снег; куда-то промчался соболь, оставив на снегу слабые вмятины, будто лапы у него в пуховых варежках.

Дверь хранилища, чтобы не промерзала, была завалена овсяной соломой. Прежде чем отбросить солому, Людмила побрякала избитым, дырявым ведром, висевшим на суку ясеня. Гремела и настороженно посматривала на солому.

— Как же не постучать, — словно в чем-то оправдывая себя, сказала Людмила. — В Полетном так вот пришел к хранилищу истопник, старый дедушка, взял вилы и давай выбрасывать сено из пристройки. А из сена как зарычит кто-то лютым зверем! Истопник прямо с вилами во всю мочь припустил в деревню. После уж с гордостью говорил, что и не заметил, как отмахал десять километров, — про курево не вспомнил и на пеньке посидеть ни разу не потянуло…

Людмила, отваливая солому от двери, продолжала рассказывать притихшим ребятишкам, что в деревне собрали мужики свору дворняжек и нагрянули к неизвестному чудищу, рыкнувшему на истопника. В сене оказался бурый медведь, устроил он логово на всю зиму. Собачонки подняли истошный лай, загремели торопливые выстрелы, а мишка бросал в собак и охотников куски досок, комья мерзлой земли. Если собачонка, которая посмелее, подскакивала близко к дверям омшаника, и собачонку медведь сгребал и швырял вон. Никак не хотел оставлять уютную берлогу. Все-таки доняли зверя выстрелами, криками и лаем. Выскочил он из сена и помчался в густой орешник, подминая под себя обалдевших псов. Так и не взяли охотники мишку. А в другом омшанике дикие кабаны устроили тайно — логово.

Чем меньше оставалось в пристройке соломы, тем дальше невольно отступали от нее ребятишки: вдруг как взвоет кто или выскочит!..

Солома наконец отброшена; на широкой двери с толстыми скобами заиндевел замок, большой, как сковорода. Из щели между бревен Людмила вынула ключ, чуть поменьше кочерги, и отомкнула замок. Завела ребят в хранилище, а сама убежала на холм открывать трубу печки. Ребятишки, прижавшись друг к другу, стояли в кромешной тьме. Пахло подпольем и гнилым деревом; где-то под ногами шелестели мыши — вероятно, собирались к гостям заполучить крошки хлеба. Старший, Василек, слышал, как мать взбежала на омшаник — под ее ногами хрумкал снег. Наконец он увидел в отверстии печки белого «зайчика». Братья и сестренка зашевелились, стали громче дышать.

Людмила зажгла керосиновый фонарь, приготовленными заранее дровами растопила железную печку, размотала шарфы на маленьких, расстегнула пальтишки.

— Люся-Люсямна, присматривай за огнем, — наказала девочке, — а мы с Васильком пойдем за хворостом. Нагорят угли — напечем картошки, поедим с селедочкой да с солью вприсыпочку. Так?..

Не долго ходили мать и старший Василек по лесу: сухой осиновой поросли сколько угодно вокруг, знай ломай в охапку. Вместе с дровами Людмила часто приносила ребятам и лесных гостинцев: замысловатые корешки, древесные грибы, напоминающие черный коралл, ветку калины… Сейчас мать достала из кармана фуфайки ссохшуюся кисть амурского винограда и раздавала по две-три сморщенных ягодки в каждую протянутую руку.

В печке быстро нагорели жаркие угли. Людмила забралась по лестнице на сусек и оттуда сбрасывала гладкие картофелины. Люсямна их — в угли. Василек принес в задымленном котелке снега — таять для чая.