Чтобы мир знал и помнил - [92]
В монографии, охватывающей первые восемьдесят лет бытования романа воспитания на русской почве, рассматривается, как осваивали и разрабатывали этот жанр Н. М. Карамзин, А. С. Пушкин, И. А. Гончаров, Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский. Произведения этих писателей хорошо известны, многократно читаны, комментированы и исследованы, правда, всегда в плане социально-бытовом, психологическом или социально-психологическом. Елена Краснощекова прочитывает их по-иному – как тексты романа воспитания. Каждому из избранных авторов она отводит главу, но случается, что протагонисты выходят за рамки своих глав, как это делает Толстой, навещая главу Гончарова.
Во вступлении Елена Краснощекова предлагает читателю краткий экскурс в историю рождения и эволюции этого жанра, говорит о преемственности его изучения в разных странах и в разное время, а также касается создания (в начале 1820-х годов), последующего забвения, возрождения (в начале XX века) и «усыновления» термина Bildungsromanв европейском литературоведении. Ссылаясь на работы М. М. Бахтина, Л. Е. Пинского, А. В. Диалектовой, Мартина Свейлса, Сюзен Хоув и ряда других специалистов, она раскрывает содержание понятия Bildungsroman, или роман воспитания (это художественное повествование о том, как строится человек, из чего и как впервые формируется его характер, мировоззрение и поведение). Останавливаясь на некоторых приметах этого жанра, она подчеркивает своеобразие немецкого и английского романа воспитания (если первый – интроспективен, то второй – весь в зависимости от конкретных социальных и психологических давлений), оказавших влияние на разработку этого жанра вышеназванными русскими писателями. Наконец, она достаточно детально рассматривает специфику двух основополагающих немецких романов воспитания – «История Агатона» (1766) К. М. Виланда и «Годы учения Вильгельма Мейстера» (1795–1796) И. В. Гете, повлиявших на разработку этого жанра (и этого типа героя) во всех европейских литературах.
Елена Краснощекова пишет, что русский опыт (к примеру, Гончарова и часто Толстого) первой половины XIX века «более соотносится (в своей известной отрешенности от сугубо временных ситуаций, сосредоточенности на индивидуальной психологии) с немецкой линией развития романа воспитания». Но уже Н. М. Карамзин, по ее наблюдениям, хоть и относился к великим современникам Виланду и Гете с благоговейным трепетом, в романе «Рыцарь нашего времени» (1799–1803) за образец подражания и следования взял не немцев, а Руссо, его «Исповедь» и «педагогический роман» «Эмиль, или о воспитании», а также насмешника Стерна. Не пошел он немецким путем и в своем «предромане» «Письма русского путешественника» (1791–1792), следуя за тем же наставником – англичанином Лоренсом Стерном и его «Сентиментальным путешествием», в котором, по мнению ряда ученых, откровенно пародируются и логическое, и чувственное овладение миром.
Не следовал гетевской модели и младший современник Карамзина – А. С. Пушкин. Задумав роман о годах ученичества молодого человека незнатного семейства, он обратился к опыту англичанина Э. Д. Бульвера-Литтона. Последний, как считают в Англии, «усвоил формулу Bildungsroman-a, представленную Гете, и модифицировал ее по крайней мере в шести своих романах». Взяв за образец роман Бульвера-Литтона «Пелэм, или приключения джентльмена» (1832), Пушкин начал в 1835 году работу над романом «Русский Пелам». Елена Краснощекова, пользуясь текстом романа Бульвера-Литтона, двумя сохранившимися главами пушкинского романа о «русском Пеламе», черновыми планами и набросками писателя, известными, как «Роман в письмах» и «Роман на Кавказских водах», памятными записями и завершенной «Капитанской дочкой», «реконструирует» текст так и несостоявшегося произведения.
Лев Толстой, вспоминая начало работы над «Детством» (1852), писал, что находился тогда под влиянием двух романов – «Сентиментального путешествия» англичанина Стерна и «Библиотеки моего дяди» (1832–1838) швейцарца Р. Тепфера. Многие исследователи творчества Толстого и Тепфера отмечают близость вкусов, нравственных убеждений и одинаковую нелицеприятную искренность этих двух столь разномасштабных писателей, а Б. М. Эйхенбаум добавлял к этому, что у второстепенного писателя Тепфера чище и определеннее выступают приемы, направления, привлекавшие Толстого. Елена Краснощекова, сопоставляя тексты «Библиотеки…» и «Детства», показывает, как и какие приемы романа воспитания Толстой освоил, благодаря «Библиотеке моего дяди».
Далек, казалось бы, от классического
