Что за девушка - [67]

— Она хотела, чтобы мы ходили на семейные сеансы? — переспрашиваю я, но мама не останавливается:

— Если лекарства — нормальные лекарства под присмотром и по рецепту доктора, — значит, ты будешь принимать лекарства. Никаких уговоров, никаких целей, никаких увиливаний.

— Фи, ну будь рассудительней. Этот доктор — не истина в последней инстанции…

— Она говорит, что их встречи не приносят результата.

— А я уже сказал, что это глупости…

— Глупости?! — повторяет мама. Я перевожу взгляд с одного родителя на другого, как на теннисном матче. — Доктор говорит, что почти на каждом сеансе Джуни садится на руки или прячет их в карманы, чтобы скрыть дрожь!

Правда?

— А еще она говорит, что при любом упоминании групповой терапии, о том, что доктор работала с пациентами с такими же проблемами, Джуни наотрез отказывается идти на контакт.

В нашу первую встречу доктор Крейтер сказала, что работала с такими же ребятами, как я. Может, я была неправа и она не пыталась свести меня к стереотипу. До меня вдруг доходит, что, наверное, она пыталась показать мне, что я не так одинока.

Папа говорит:

— Фи, будь рассудительней. Джуни пообещала больше не резаться, и она этого не делала.

— Да, она только начала принимать наркотики. — Мама всплескивает руками и стремительно выходит из комнаты.

Папа смотрит на меня, вздыхая, и садится на свое привычное место рядом со мной:

— Она успокоится.

Я киваю.

— Она напугана.

Я киваю.

— Это всего лишь ямка на дороге, — добавляет он. — Ты держалась молодцом, что бы там ни говорил доктор.

Раньше я была бы рада услышать от папы, что держалась молодцом. Я была бы рада услышать, что он считает, что маме просто нужно успокоиться. Это он отговорил ее от групповой терапии. Он сказал, что я предоставила достаточно аргументов — мой гениальный трехмесячный план — и заслужила возможность показать себя.

Но мама только что нашла таблетки в моем мусорном ведре.

Я показала себя — не так, как надо.

А папа этого не видит.

Он не видит меня.

— Что сказал доктор? — спрашиваю я. — Обо мне?

Папа пожимает плечами:

— Что ты ей не открываешься. Что не видно прогресса. Но конечно же, прогресс есть. Подумать только, что сегодня произошло! — Папа делает паузу, потом наклоняется ко мне и говорит: — Знаю, мы не должны были присутствовать на демонстрации, но я не удержался.

Он помнит, что я не говорила, что не хочу видеть родителей на демонстрации? Это он сказал. Это он решил.

Папа продолжает:

— Я смотрел с парковки. Я видел, как Майя встала перед толпой, и так гордился тобой. Но я уехал, прежде чем ты успела меня заметить. — Он подмигивает.

Гордился мной, потому что Майя вышла и высказалась? Он думает, что я это спланировала, выбрала время, чтобы ее речь произвела максимальный эффект? Может ли он представить, что я даже не слышала слов Майи?

Я чувствую, как скручивает живот, но руки не начинают трястись, как обычно. Что бы это ни было, это не тревога.

Папа продолжает:

— В твоем возрасте я только мечтать мог об организации такого мероприятия. Когда все шагают в ногу, скандируют в унисон. Одна цель, один голос.

Я мотаю головой. Они скандировали не то, что я планировала. Их слова не выражали ни мой голос, ни (что важнее) голос Майи.

— Я видел, как под конец вы с Майей пошли к ее машине. Наверняка для нее это был тяжелый день. Но не волнуйся, мы потом съездим за твоей машиной.

Я мотаю головой. Это не Майе было так плохо, что пришлось уйти. А мне. Разве он не видел, что Майя утешала меня, а не наоборот? Разве он не видит — а я всего в шаге от него — следы слез на моем лице? Он хоть смотрит на меня?

— Только представь, чего ты добьешься в Стэнфорде, — говорит папа. — Ты можешь написать во вступительном сочинении о сегодняшнем дне: как ты справилась со своими проблемами и спланировала такой успешный проект.

Как он может лучиться гордостью, когда мама нашла в моем мусорном ведре пакет с таблетками?

Я сказала Тесс, что она не виновата в том, что не знает меня. Я так много от нее скрывала. Но я не уверена, что тут нет папиной вины.

Отчасти я хочу организовывать акции протеста и бороться за правое дело, как он меня учил. Я тоже верю в то, за что он борется. Я хочу помогать людям.

Но при этом я хочу подняться к себе и с головой укрыться одеялом.

Я хочу и того, и другого. Одновременно.

Я и такая, и такая. Одновременно.

— Не одна цель, не один голос, — тихо говорю я.

— О чем это ты, малыш?

Я чуть повышаю голос:

— Сегодняшняя демонстрация — я вовсе не это планировала.

— О чем ты говоришь?

Еще громче:

— Я хотела говорить о Майе и Майке, но все обернулось совсем не так. Демонстрация стала намного масштабнее…

— В таких ситуациях чем больше, тем лучше!

Хотелось бы мне быть спокойной и рассудительной, как мама. Но какое-то непонятное чувство растет во мне. Я испытала то же самое в понедельник, когда мама сказала, что Майя пришла в школу с подбитым глазом: ярость.

— Это не успешный проект! — Я уже кричу. — Я не горжусь тем, что сегодня случилось. Все вышло из-под контроля. Майк Паркер участвовал в марше! Как я могу этим гордиться?

Папа не кричит в ответ. Всю мою жизнь, споря с папой, я никогда не злилась. Наши споры были скорее дебатами, чем ссорами. Ему нравилось выступать с противоположным мнением, нравилось видеть, как я подыскиваю контраргументы. Это из-за того, что он адвокат, говорил папа.