И пришлось Крылову вспоминать, что его великий пост затянулся, что эту женщину, скорее всего, ему обнимать не придется. «Но ни за что не сдамся, сказал он себе, мы еще повоюем». А с кем, за что?
— До чего аппетитная дама, — сказал Казаков, — мне бы такую!
Крылов наконец сообразил, что Смородина собралась по поводу его отъезда в командировку. И хорошо если только по этому конкретному поводу.
— Поехали, — сказал он Казакову, — поехали отсюда!
— …Вот оно что! — протянул прозревший таксист и, помрачнев от неловкости и от приступа жалости к Крылову, стал разворачивать машину.
Крылов оглянулся: в хлопьях снега, стремительно уменьшаясь, люди во дворе превращались в игрушечные фигурки, в кукол, колеблемых невидимой рукой свыше.
Метель унялась к ночи, небо очистилось, воздух замер, задумался. Яркая, сливочная, словно ребенком нарисованная Луна уже проводила последний самолет и успела встретить его в Москве, там, наверное, бледная, заплесневевшая в виду столицы.
В городе поздняя ночь. Горожане спят, квартал за кварталом безлюдно, безответно мигают маячные зрачки светофоров, и только от Проспекта доносится раздельный шелест редких автомобилей.
Патрульная машина бежит на юг, по улице Советской. Слева — трамвайные рельсы, за ними — городской сад, ночью оправдывающий свое название. Справа — сквер Новособорной площади, освещенный искрящимися клочками. Все завалено, убито снегом, на ветвях его столько, что в темноте теряются стволы.
— Постой-ка, — сказал водителю милиционер, — сдай назад!
У него было завидное зрение, и он не читал книг, а выпивал исключительно по праздникам.
— А в чем дело? Что случилось?
— Сам не пойму. Сдай!
Он выскочил из машины и, проваливаясь в снегу, пошел в сквер, туда, где под фонарями прописалась бронзовая святая Татьяна, покровительница студенчества.
Его назойливый напарник увязался за ним. Они, посмеиваясь, обошли статую кругом и встали ей во фронт. Посмеиваясь, потому что на голову святой Татьяне была надета меховая шапка с опущенными ушами.
В каноничном варианте нагая статуя производила самое целомудренное впечатление. Шапка на голове вносила в ее облик момент почти непристойный, и напарник машинально погладил ее по ноге.
— Хорошая шапка, ей-богу, — новая, дорогая. Барсук! — сказал милиционер, снимая ее с головы святой Татьяны.
— Пополам, — сказал напарник.
— Разрезать предлагаешь? — пошутил милиционер.
— Тысчонку-то можно, — сказал напарник, — по реализации проекта. Мы в связке, или как?
— Ты оборзел, олень, — сказал милиционер, — бутылку поставлю. И то много. Когда ты со мной делился?
Святая Татьяна смотрела на них, улыбаясь с легкой досадой: забрали шапку, милые мои — пора и честь знать. Проваливайте, будьте любезны!
