Что упало — то пропало - [15]

Он закрывал за собой дверь, как солдат, уходящий на войну. Сухость во рту, сухо на душе.

У подъезда его дожидалось такси. По-прежнему на улице было сносно, даже тепло — Казаков курил у машины с непокрытой головой. Его отросшие монгольские волосы над складчатым лицом напоминали грубый парик, чем разоблачалась его фальшивая сущность.

Крылов молча нырнул в машину.

— Да-а, — сказал Казаков, садясь за руль, — странные бывают обстоятельства! Сегодня ты знахарь, а завтра идешь на хер.

Он избрал умиротворенный тон чуткого наблюдателя житейской пучины. О личном вкладе в судьбу знахаря он будто бы позабыл.

— На всякий случай, вот вам. Серя, — подал он маленькую форменную фотографию.

Оптимистичное лицо юноши, ломящегося в жизнь: ямочка на подбородке, сросшиеся брови и слабое эхо выпивки во взоре.

— Форсункин Сергей, 23 года, временно не работающий, — агентурно докладывал Казаков, — что еще?.. Высокий, метр восемьдесят, а слабоват, трусоват… На левой руке нет мизинца и половинки безымянного пальца.

— Пострадал от произвола высоких технологий? — спросил Крылов — Бросал патроны в костер? Чечня?

— Нет, — ответил Крылов, — какая Чечня! В детстве дразнил соседского кобеля, а тот возьми и сорвись. От-тяпал!

— Значит, — сказал Крылов, — жена ваша урожденная Форсункина?

— Форсункина, Снежана Форсункина, — кивнул Казаков.

— Редкая фамилия, энергичная, — поправил очки Крылов.

— Ничего не редкая, там, в Маторине, еще двадцать Форсункиных небо коптят. Живут со времен царя Гороха, древняя фамилия.

Казаков встрепенулся, он немножко важничал и держался теперь с Крыловым, как разумный старый приятель, вовремя пришедший на помощь. А как иначе?

В очереди на заправке он снова обратился к философическим рассуждениям. Непредсказуемость бытия его волновала.

— Помню, был я молодой, смышленый паренек, — рассказывал он, — в городе жил первый год, снимал жилье на Степановке. Снежана пока дожидалась в Маторине. Хозяин у меня был Петр Дмитриевич, мудрый жук, снабженец на заводе, а до того лагеря женские охранял. Насмотрелся там — общем, ума палата. Домину себе выстроил огромную, в два этажа, из белого кирпича. Наворовал, конечно. Да еще флигель на огороде теплый.

Усадьба!

Квартирантов нас было семеро. И вот как-то сидим с ним, выпиваем — он любил с молодыми — девушек пригласили, птушек, и я одну там, дело молодое, зеленое. И квартирант Алешка, студент, рассказывает Петру, как бы посоветоваться с ним хочет: открыли во Вселенной черные дыры. Они в себя все подряд затягивают, глотают, как в бездонный мешок. Планеты, звезды эти обоссанные — все в черноту, и ваших нет. Слыхали?

— Слыхал, — сказал Крылов, — опасная вещь.

— И никакой защиты от них нет. И может так случиться, что и нас затянет, мы и ахнуть не успеем.

— Непременно затянет, — злорадно сказал Крылов.

— И тут Петр Дмитриевич и говорит… век буду помнить, как он отштамповал: «Вот так живешь, живешь, привыкнешь, почесываясь, а навернет завтра — и нет усадьбы! Так что наше здоровье, сосунки!» То есть живи, пока живется!

А с утра на первом автобусе приехала Снежана и прихватила меня с замарашкой при исполнении. Что мне было — тьфу!

«Если он мне все про себя расскажет, я не выдержу — свихнусь», — подумал Крылов. Казаков сделал такой вывод: — Так что не горюй, Серега! Где наша не пропадала!

15

В центре города они застряли в пробке и наслушались колоколов Богоявленского собора, зато быстро, по касательной проскочили Каштак и углубились в местность, где здания не нравились даже самим себе, а пешеходы производили впечатление людей, не знающих толком, куда они идут.

Казаков затормозил около стекляшки, в полусотне метров от игрового павильона, раскрашенного в цвета соблазна. Сынок там, сказал Казаков, один, подруга на работе, и по-свойски принудил Крылова поднять ладонь и хлопнул по ней своей: удачи! А садясь в машину, еще и позвал: Серега! и, дождавшись внимания, подмигнул. Получалось, что Крылова ждут пикантные приключения, не понаслышке знакомые его доброму товарищу. Крылову захотелось его убить.

Он зашел в стекляшку и выпил, за неимением лучшего, приторного кофе «3 в 1», и шагал к павильону, напевая «Прощание славянки».

И началась охота за Форсункиным.

Форсункин опознался сразу. Он сидел, в числе четырех посетителей, за автоматом в углу зала и дергал за рычаг, заклиная: пошла, пошла! Откинулся на спинку кресла: не пошла! Вот холера ясная!

На голове его, сдвинутая на ухо, как папаха, покоилась крыловская барсучья шапка. Крылов возмутился тем, что тесемки на ней Форсункин перевязал по-своему. Концы их торчали вверх, как ботва, расходясь знаком победы.

Пришлось Крылову и здесь с отвращением выпить кружку приторного кофе «3 в 1», потому что другого не было. Пока он с понятной неторопливостью цедил кофе, Форсункину были сделаны замечания держать свои эмоции при себе. Сначала клиентом в болотной куртке с надписью на спине «Кровавый Король», а затем администратором, порочным молодым человеком с желтыми белками.

— Забирает же! — по-детски звонко ответил Серя, и это были последние слова, которые услышал от него Крылов за весь охотничий сезон.