Что упало, то пропало - [3]

— В тот момент он все еще сидел за столом, Эйлса?

Этот вопрос снова и снова задавала полиция.

— Я думаю, что уже нет. Он соскользнул со стула на пол.

— Значит, он лежал на полу. А ты? Стояла? Или присела к нему?

В ветвях позади нас вороны хлопали крыльями. Эйлса заговорила громче:

— Я опустилась на пол рядом с ним. Я же принесла ему воду.

— Ах да.

Легкий ветер колыхал ветви дерева рядом с ней, листья кружились вокруг ее плеч.

— Если бы я сразу же позвонила в скорую, я бы его спасла? Или все равно было бы поздно?

Я открыла рот, чтобы ответить, пытаясь контролировать выражение лица. Если бы только я была рядом в ту ночь. Если бы я только знала, что он дома.

— Не знаю.

Моди исчезла из виду, и хотя я в эти минуты была сосредоточена на Эйлсе, но начала немного беспокоиться. Я боролась с желанием встать и позвать собаку.

Эйлса быстро качала головой вверх и вниз, в ее глазах дрожали тени.

— Говорят, он перестал дышать из-за болиголова?

Мне потребовалась пара секунд, чтобы понять, что это был вопрос.

— Насколько я понимаю, болиголов парализует нервную и дыхательную системы, а это в свою очередь приводит к смерти.

Эйлса безвольно опустила руки.

— Я так часто говорила, что хочу его смерти. — Она начала плакать. — Что жизнь была бы гораздо лучше без него. Но не стала. Это несправедливо. У меня всегда все идет наперекосяк. Жаль, что я не могу повернуть время вспять.

Эйлса начала меня раздражать.

— Нам пора идти, — сказала я резким тоном и подняла ее на ноги.

Она столько лет боролась с лишним весом, а сейчас я не уверена, есть ли в ней хоть пятьдесят килограммов. Найдя собаку, я потащила Эйлсу домой. Ей не хотелось идти.

Сейчас она спит. Мы устроили ей гнездышко в гостиной, в углу дивана — там она и отключилась. Когда мы вернулись домой, она вела себя очень мило: поднесла мою ладонь к своей щеке, когда я принесла ей чашку с ройбушем, благодарила меня за поддержку. Я смотрела, как она спит — веки слегка подрагивают, рот приоткрывается во время вдоха, а потом закрывается. У нее милое лицо, на самом деле милое — в форме сердечка, рыжевато-каштановые волосы и вдовий мысок[4] (как иронично!) на лбу, уголки зеленых глаз приподняты. Под линией волос виден небольшой старый шрам длиной сантиметра два-три. Я не знаю, откуда он. Я многого о ней не знаю.

На этой неделе у нее назначена встреча с королевским адвокатом[5]. До сегодняшнего дня меня ничто не беспокоило. Я совсем не волновалась, думала, все само собой уладится. На первый взгляд, с их браком все было в порядке — идеальная пара! Почему именно Эйлса Тилсон убила своего мужа? Я предполагала, что дело даже не возбудят или сразу закроют. Эйлса будет меня долго благодарить за все, что я сделала, и вместе с детьми вернется в соседний дом. Но теперь я не знаю, что будет дальше. В голове крутятся разные мысли. Кто она? Как мы до этого дошли?

Я все думаю о ее интонации в сегодняшнем разговоре. В ее голосе определенно слышались шок и жалость к самой себе. И вопрос: «Почему это должно было случиться именно со мной?» (по-моему, это следствие того, что она была несколько избалована). Еще были страх и ужас — она же видела, как Том теряет человеческий облик, на глазах становится неузнаваемым. «У человека не может быть столько слюны». Она сравнивала его с бешеной собакой. Это понятно. Каждый из нас по-своему справляется с травмой. И после того, что она для меня сделала, я прощу ей все. На самом деле прощу.

У меня до сих пор саднят пальцы после стирания надписи на заборе. Кто это написал? Что этот человек пытается мне сказать? Это ужасно, но сейчас, когда она спит, а за окном спускается тьма, мне впервые становится страшно. Неужели я допустила ужасную ошибку? Сегодня днем не было еще одного чувства — единственного, которого ждешь после трагедии подобного рода.

Печали.

Глава 2

Акварельные карандаши Caran d’Ache Swiss-color в металлической коробке (40 штук).

Anthropomorphism, сущ. — антропоморфизм: перенесение человеческого образа или его свойств на неодушевленные предметы, животных, растения и т. д.

Не я главная героиня этой истории, но мне не хочется быть неуловимым расплывчатым образом, и не хочется, чтобы вопрос, кто же я такая, отвлекал от повествования. Возможно, никто кроме меня никогда этого не прочтет, но ведение дневника — это мой способ осмысления мира и происходящего вокруг. Однако на тот случай, если мои записи дойдут до широкой публики, я лучше напишу о себе все, что смогу. Есть время, пока Эйлса принимает ванну. Конечно, нельзя полагаться ни на какие рассказы — мы все преследуем свои личные интересы, свои корыстные цели. Но надо постараться быть прозрачным и понятным, вот и все.

Меня зовут Верити Энн Бакстер. Всю жизнь я живу в одном доме по адресу: Тринити-роуд, дом 424, на юго-западе Лондона. Мать. Сестра. Отец ушел, когда мне было четыре года. Мать умерла пять лет назад.

Мне пятьдесят два года.

Я не девственница. Извините, если это лишняя информация, как сказала бы Мелисса. Но я не хочу, чтобы кто-то посчитал меня озлобленной старой девой или чтобы меня считали лесбиянкой, как думают Мэйв и Сью, с которыми мы обычно играем в квиз