Что ты ищешь? - [4]

Поднявшись к себе наверх с небольшим чайником полным воды, Эля растопила печь и поставила его греться. Расстегнув платье, при этом проклиная портного, который вздумал расположить пуговицы на спине, девушка сменила его на более удобный туалет — нечто похожее на ночнушку и одновременно на наряд среднестатистического привидения, каким его любят изображать на гравюрах, иллюстрирующих детские книги. Эту свободную, украшенную полуистлевшими кружевами одежду, она нашла в сундуке, когда впервые осматривала мансарду и, с разрешения хозяйки, утверждавшей, что это принадлежало её прабабушке, стала использовать как домашнее платье. Развешивая на спинке стула свой серый учительский наряд, девушка внезапно вспомнила о кошельке, подобранном на мосту. Достав из кармана бархатный мешочек, она взвесила его на ладони, ощущая пальцами проступающие сквозь ткань рёбра монет и тяжело вздохнула.

— Это чужие деньги. Мне нельзя их тратить. — Напомнила она сама себе. — Но посмотреть‑то можно…

Начиная тихо себя ненавидеть, Эля ослабила тесёмки кошелька и высыпала его содержимое на кровать. В тусклом свете заходящего солнца на покрывале маняще переливались золотые монеты. Они сулили вкусную еду и красивые новые сапожки, но девушка лишь ещё раз вздохнула и, отмахнувшись от зловредного нашёптывания, подбивающего её на попрание собственных принципов, стала складывать деньги обратно. Среди холодных металлических кругляшей рука внезапно наткнулась на что‑то выпуклое и абсолютно гладкое. Эля с интересом повертела в руках брошь из белого непрозрачного камня в серебряной оправе, по краям которого располагались мелкие рубины. На белом камне был выгравирован какой‑то герб.

— Красиво. — Эля завороженно наблюдала как переливаются рубины, похожие на крошечные капельки вина. Поддавшись искушению, она подошла к зеркалу и приколола брошь себе на грудь. Дорогое украшение смотрелось немного странно в сочетании с поношенным платьем и простым строгим пучком волос.

— Зато цвет лица у меня аристократичный. — Утешила себя девушка. — Бледный такой, точнее серый… точнее зелёный… Какими глупостями я занимаюсь. — Она тряхнула головой и поспешно расстегнула застёжку броши. Игла больно ужалила палец — вскрикнув, Эля выронила драгоценность. Почувствовав угрызения совести из‑за того, что обращается так с чужой дорогой вещью, девушка поспешила поднять её и отряхнуть от невидимых пылинок. Внезапно она чуть не выронила брошь ещё раз — ей показалось, что белоснежный камень стал красным. Поняв, что это всего — лишь пятно крови, облегчённо выдохнула и быстро вытерев его платком, запихнула в бархатный мешочек к золотым монетам, а затем спрятала кошелёк на одной из полок.

Сняв с печки весело пыхтевший чайник, учительница полотенцем приподняла горячую крышку и бросила внутрь сушеные листья. Приятно запахло мелиссой. Живот тут же с готовностью откликнулся урчанием. Тут само собой в голове всплыло воспоминание о банке сушёных ягод в кладовке. Обычно они использовались для всё того же чая, но в теперешних обстоятельствах даже сушёные ягоды были деликатесом. Достав заветную банку, Эля с удовольствием стала поглощать её содержимое. Жевать было сложно — лесная земляника хрустела на зубах, а голубика имела странный горьковатый привкус. Запивать это приходилось большим количеством жидкости. Когда банка опустела на четверть, девушка с сожалением спрятала её обратно в кладовку. Желудок был категорически не согласен. Вспомнив о том, что нужно проверить домашние задания, лежащие на столе ещё со вчерашнего дня, девушка зажгла кривую, толстую свечу, самостоятельно сделанную из огарков.

Перед глазами заплясали кривоватые крупные буквы, начертанные нетвёрдой детской рукой на тонких сероватых листах дешевой бумаги. Такая бумага хоть и была довольно доступной, но всё — же не бесплатной, а потому на ней писали только домашние задания — в классе практиковались на небольших грифельных досках. Заметив в углу листа рожицу в очках, девушка улыбнулась и, аккуратно оторвав рисунок, спрятала его между страниц лежащей под рукой книги — " Народы всего мира — канувшие в историю и ныне здравствующие, а также твари неразумные и опасные". Этот потрёпанный фолиант, также найденный в сундуке с вещами прабабки миссис Бергер, пользовался у Эли особенной любовью, поскольку содержал в себе невероятно живописные иллюстрации. Правда, после некоторых картинок начинало казаться, что под кроватью сидит монстр, жаждущий сотворить со своей жертвой что‑нибудь противоестественное. Такие страницы девушка старалась перелистнуть как можно быстрее и не глядя. Где‑то вдалеке — на Часовой башне — дважды прозвонил колокол, возвещая о начале комендантского часа — с этого момента людям нельзя было выходить на улицу. Ну как нельзя… Не то чтобы совсем… По официальной версии это было для их же блага — и действительно — выходить ночью на улицу было довольно опасно, поскольку многие оборотни выпускали свою вторую ипостась "погулять", а случайный бродяга мог стать жертвой чьих‑то возобладавших над разумом инстинктов и поучаствовать в спонтанной охоте в качестве жертвы. На трупы подобных бедолаг, найденные поутру в подворотне, стража просто закрывала глаза и если и расследовала что‑то, то в основном для вида и то, если у усопшего были сильно возмущавшиеся родственники.