Что ты ищешь?

В камине уютно потрескивали дрова, заставляя забыть о холоде зимней ночи, которая скреблась в окно мириадами снежинок. Высокий черноволосый мужчина встряхнул свой плащ, оросив дорогой красный ковёр капельками талого снега, и повесил сушиться на спинку кресла. Присев на корточки, поворошил кочергой поленья.

— Вам ещё что‑нибудь нужно, господин?

Брюнет вздрогнул, едва не выронив кочергу. — Несмотря на дряхлость, единственный постоянный обитатель этого дома по — прежнему ходил неслышно — как кошка.

— Нет, спасибо, Лалий. Иди спать.

— Вот именно — спать пора. — Проворчал старый слуга, направляясь к выходу из гостиной. — То годами не появляетесь, то среди ночи в этакую метель прискакали. Я вам чай на столик поставил — погрейтесь.

Мужчина проводил старика взглядом, прислушался к скрипу старой, рассохшейся лестницы. Наступила тишина — Лалий отправился к себе в комнату, не собираясь выяснять причин странного поведения хозяина — уж если приехал в такую глушь за много километров от столицы, то уж не просто потому, что ему захотелось прогуляться в бурю.

Господин тем временем, проигнорировав блюдце, взял изящную фарфоровую чашку, наполненную янтарной жидкостью и сжал в ладонях — греясь. Опустившись в кресло, он молча стал наблюдать, как качается маятник больших напольных часов, стрелка которых неумолимо подползала к цифре три.

Ждать пришлось недолго. Снова скрипнуло — на этот раз дверь — и на пороге появился человек в длинной, тяжёлой даже на вид шубе из дорогого куньего меха. И без того светлые волосы были припорошены быстро тающим снегом. Брюнет в знак приветствия отсалютовал ему чашкой чая.

— А теперь объясни, зачем нужно было встречаться именно в моём загородном доме? Я здесь лет пять не был.

Внезапно он заметил в руках новоприбывшего большой свёрток и подался вперёд, чтобы получше разглядеть его содержимое. Лицо мужчины вытянулось от удивления.

— Что это?

— Ребёнок. — Блондин небрежно сунул недовольно вякнувший свёрток в руки друга и, сняв шубу, устало опустился в кресло напротив.

— Я вижу. — Вздохнул брюнет. — И даже понимаю чей…

— А значит должен понимать какую опасность он представляет.

Хозяин дома грустно улыбнулся и осторожно раздвинул пелёнки, чтобы получше разглядеть лицо младенца.

— Какой опасный кроха.

Блондин досадливо поморщился.

— Сейчас нет, но лет через двадцать… Ты же знаешь, что являешься единственным, кому я могу доверять. Поэтому мне нужна твоя помощь — пристрой его.

Ребёнок, до этого мирно спавший в коконе из тёплых тканей, проснулся и требовательно захныкал. Брюнет стал тихонько его укачивать, в его глазах читалось неодобрение, но одновременно и осознание правоты друга.

— Хочешь, чтобы я его усыновил?

— Нет… Это слишком близко. Найди семью в какой‑нибудь глуши как можно дальше отсюда.

Хозяин дома задумчиво провёл пальцем по лбу младенца, дотронулся до крохотного носа, заставив ребёнка потешно чихнуть.

— Если ты так хочешь скрыть это — не проще было бы его убить? — Голос был спокойным и даже немного скучающим — будто речь шла о сборе урожая груш.

Его друг ухмыльнулся.

— Многие считают меня мерзавцем, и все они правы. Я тот ещё урод, но убить собственного ребёнка всё же не способен.

Брюнет склонил голову, пытаясь скрыть лёгкую полуулыбку — он ожидал этого ответа.

— Мне нужно возвращаться. — Мужчина нехотя встал. Выходя из комнаты, он бросил последний взгляд на агукающий свёрток и горько скривил губы. — Рассчитываю на тебя… Просто сделай так, чтобы он никогда больше не попался мне на глаза.

Хлопнула дверь, затем ещё одна — входная — громко, будто её шваркнуло о косяк порывом ураганного ветра или кто‑то пытался заглушить клокочущую в горле злость и досаду, не смевшую выплеснуться словами. Оставшийся, ещё некоторое время внимательно, с улыбкой рассматривал своего нового подопечного, который, наконец, замолчав, отвечал ему тем же. Младенец сонно щурил голубые, как у многих новорожденных глаза — с возрастом у большинства цвет меняется.

— Не плачешь? — Хмыкнул мужчина, задумчиво постукивая длинными тонкими пальцами по кокону из пелёнок. — И правильно делаешь. — Назидательно заявил он. — Сейчас тебе скорее повезло, чем нет. Хотя, если унаследуешь упрямство отца, то вряд ли когда‑нибудь это оценишь. Но не будем загадывать — просто подождём и посмотрим что же выйдет. А уж я о тебе позабочусь…

Эля поправила сползающие на нос очки и выглянула в окно. Стрелки Больших часов показывали на цифру пять. Девушка повернулась лицом к классу и объявила:

— На сегодня всё. Идите домой осторожно и не забывайте про домашнее задание.

Послышался скрип отодвигаемых стульев, дети стали не спеша укладывать в сумки небольшие грифельные доски для письма — бумагу они использовали только при выполнении домашних заданий, и так же, не торопясь, потянулись к выходу из классной комнаты. Учительница опустила взгляд на проход между двумя рядами парт, так, что ей была видна лишь вереница детских ног. Осень в этом году пришла рано и холода уже начинали качать права, ненавязчиво намекая о своём присутствии тонкой корочкой льда, покрывавшей по утрам лужи на улице. Но, несмотря на это, многие ещё были обуты в летнюю обувь — плетёные туфли или сандалии с деревянной подошвой. Только несколько счастливцев щеголяло в разношенных ботинках — наследство от старших братьев или сестёр. Родители остальных либо пока не могли позволить себе такую роскошь, либо берегли обувь до прихода настоящих морозов. Эля опустила взгляд ещё ниже — на собственные ноги и тихонько вздохнула — простенькие и неудобные сапожки стоили ей почти всей зарплаты — точнее той её части, которая не ушла на оплату съемной комнаты. Оставшихся денег было катастрофически мало, и вот уже неделю девушка питалась хлебом и чаем — точнее отваром из разных травок, собранных летом за городом и заботливо высушенных — настоящий чай, людям её круга был не по карману.