Что-то смешное : Серьёзная повесть - [7]

Братья сразу увидели друг друга. Ивен предложил:

— Может, пройдемся?

— Конечно.

Они молча пошли по шоссе в сторону Сан-Франциско. Он рассказал брату тихо, вдруг.

— Как Рэд? — сказал его брат.

— Он надрывает мне сердце, но она его мать, Дейд.

— Как Ева?

— Она тоже надрывает мне сердце.

— Как Суон?

— Что?

— Суон?

Младший брат остановился. Он не был уверен, что не повернется сейчас и не уйдет.

— Ты, может, шутить вздумал, а, Дейд?

— Как мать твоих детей, Ивен?

— Ты не слышал, что я рассказал тебе? Или я рассказывал самому себе?

— Я слушал тебя. Как Суон?

Они молча зашагали дальше, свернули на другую дорогу.

— Куда ведет эта дорога? — сказал Ивен.

— В Сан Бруно.

Младший брат шел быстро, старший держался вплотную рядом с ним.

— О чем же мне спросить тебя? — сказал Дейд.

— О чем угодно. Спроси, почему я не убил ее.

— Ладно.

— Потому что я люблю ее. Что это такое с нами?

— Как она?

— Не знаю. Я думаю, она умирает. Что это такое с нами, Дейд?

— Дети знают?

— Рэд не может докопаться, отчего в твоем доме пахнет камнем. Что это такое с Рэдом, Дейд?

— Он знает?

— Знает. Сейчас он уже знает. Запах кожи от стульев в гостиной. Кофе он нашел на книжной полке, а букет засохших роз в серебряной вазе на камине. Он хотел узнать, не исходит ли запах камня от тебя, от одинокой жизни в доме, в котором не так давно были два маленьких сына и маленькая дочь. Сейчас он уже знает. Что-то знает. Он очень привязан к ней. Он любит ее так же, как я, и вдобавок еще как-то по-своему, больше, сильнее. Что это такое с нами, Дейд?

— Я не знаю, откуда запах камня, — сказал Дейд.

— А что это за букет?

— Ее.

— Как она? Как твоя жена?

— Не знаю, Ивен.

— Меня ты мог спрашивать, — сказал младший брат. — Меня ты мог спрашивать, но когда я спрашиваю тебя, ты говоришь — не знаю. И это все? Мне уже жаль ее. Не из-за нашей ли гордости все это? Ты не знаешь. И это все?

— Это все, Ивен.

— Спустя столько времени? Спустя девять лет?

— Да.

— Почему? Кто мы такие, в конце концов? Кем себя мним?

— Все это так или иначе скверно, — сказал старший брат, — но если у человека нет гордости, все это еще сквернее.

— Ладно, Дейд, — сказал он. — О господи, ладно. Но неужели нам нельзя быть посквернее? Неужели нам нельзя быть сквернейшими?

— Не знаю. Можно ли нам? Нельзя ли нам?

— Я сказал тебе, что уже жалею ее. Что же это такое с нами, Дейд? Ты хочешь, чтобы я жалел и дальше, раз уж проснулось во мне это чувство. Ты не принимаешь всего, но хочешь, чтоб я все принял.

Они вышли к домам, к тротуарам, миновали три квартала, потом младший брат повернулся, и они зашагали назад. В аэропорту Ивен направился к кассе и взял билет во Фрезно.

Было около пяти часов утра, когда он добрался до дома в Кловисе. Вошел, сначала к дочке: она лежала на кровати, голенькая, крепко спала — раскинувшись в покое, которому, казалось, не будет конца. Он подумал, что теперь нужно взглянуть на мальчика, но мальчик и мать были вместе. Мальчик лежал свободно, безмятежно, почти как его сестра, но в позе женщины была напряженность. Он долго стоял, не отводя от них взгляда, и наконец женщина открыла глаза. В первое мгновение она не помнила ни о чем, потом вспомнила, быстро привстала. Лицо ее исказилось, она начала тихо плакать, голова бессильно поникла, волосы упали на голую грудь. Она соскочила с постели, обняла его и прошептала что-то, не похожее ни на какое слово. Он повел ее в их собственную комнату, откинул покрывало с кровати. Она легла, все еще всхлипывая, а он сел рядом и стал ждать, хотя и не мог вообразить, чего ему теперь еще ждать.

8

Он сидел в мертвом оцепенении, уставившись в пол, — глаза его были широко открыты, но слепы, — слушал бедную женщину, ни о чем не думая. Так прошло больше часа. И вдруг в комнату вбежала их дочь, бросилась ему на руки — так, словно это была не она, а ее мать, но уже прощенная. Он обнял дочь, прильнул губами к ее шее, прижался к ней в том же мертвом оцепенении, все еще неспособный думать, понимать, говорить. Женщина перестала плакать, потому что она знала, что при дочери этого нельзя.

— Ты встал раньше меня, папа, — сказала девочка, — а я всегда встаю первая. — Она обернулась к женщине. — Мама! — сказала. — И ты проснулась!

Женщина попыталась улыбнуться. Девочка забралась к ней в постель и мигом устроилась так, чтоб быть как можно ближе к матери.

— Папа, — сказала она, — что с твоим лицом?

— Я споткнулся.

— Папа! — сказала девочка, ничуть не поверив. — Ты не мог споткнуться! Это Рэд спотыкается! Это я спотыкаюсь! Ты никогда не спотыкаешься, папа.

— Я споткнулся.

— Ты упал, папа?

— Лицом вниз.

— О, папа! — сказала девочка, слезая с кровати.

Она подбежала поцеловать его. Он следил за женщиной и по ее исказившемуся лицу увидел, что она вот-вот расплачется. Он покачал головой, и она сдержалась.

— Бедный папа, — сказала девочка. — Ты споткнулся, как маленький мальчик?

— Нет, — сказал он. — Я споткнулся как муж, как отец. — Он внезапно обнял девочку, ожесточенный, злой на себя, и потом сказал почти со смехом: — Каждый может споткнуться.

— А это больно, папа?

— Нет.

— Мама, — сказала девочка, — если папа когда-нибудь еще вздумает споткнуться, ты помоги ему, не дай упасть.