Что тебя ожидает после смерти - [8]

Но нам нужно, чтобы правильно понять оттенки Павловой мысли в этой главе V, вернуться немного назад и возвратиться к стихам 7.18 главы IV. Апостол начинает перечислять почти приводящие к смерти обстоятельства, которым подвергает его апостольство: «отовсюду притесняемый, но не стесненный; в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваюсь; гонимый, но не оставленный; низлагаемый, но не погибающий». Он осмеливается пренебрегать всеми опасностями, всеми бедствиями. Почему? Потому что, если он умирает каждый день немного, если он «в опасности каждый час и повседневно» (см. 1 Кор 15:31), если он соглашается быть «за Христа умерщвляем всякий день» (Рим 8:36), то это для того, «чтобы жизнь Христова также открылась в его теле». Так как «мы, живущие здесь в этом мире», которые кажемся, как и все люди, владеющими существованием временно обеспеченным, мы в действительности, как свидетели Евангелия, осуждены миром, неизбежным законом жизни в мире: эгоизмом, и следовательно «подвергаемся риску смерти за Иисуса»; чтобы то, что проявляется в нашей смертной плоти, далеко от того, чтобы быть тем, что плотские люди называют их жизнью (рожденная от плоти и крови, сказал бы пролог евангелия от Иоанна) была действительно жизнью Иисуса (2 Кор 4:11). Павел носит, следовательно, не на его теле (как говорит Crampon, который думает без сомнения о Бедняке (из Ассизи): анахронизм), но в его теле (греческий текст даёт: en tô sômati), в своей жизни, плотской физической, "язвы" Господа Иисуса (Гал 6:17), то есть эти stigmata, которыми тогда хозяева печатали на плоти своих рабов. Итак, Павел объявляет себя в каждый момент «рабом Иисуса». Но, большее того, воплощенный Сын «принял условие (образ) (morphê) раба» и, чтобы подчеркнуть это закабаление, Он облекся характерным обликом слуги (skhêma). Такова тема знаменитого (отрывка из) Филиппийцам 2. Но, если «ученик не больше Учителя», а Иисус Сам нёс stigmata (знаки) рабства, то Павел их несет в свою очередь: это, как известно слишком хорошо, — печальные "привилегии" падшего человека, подчиненного Сатане: смерть, искушение, страдание, и т. д.. Эти Павловы стигматы есть все то, что Апостол «добавляет к страсти Христа» (Кол 1:24), эта неизбежно ожидаемая смерть, принятая, переживаемая каждый день в духе полностью, в теле частично, но все более и более. Но почему? Чтобы в нем, Павле, распятом со Христом, жизнь не была больше жизнью человека, но (жизнью) Христа, инхоативно (начинательно) воскресшей, самим началом славной жизни (Гал 2:20; см. Кол 1:27).

Выше, Павел христоносец, который не прекращает соотноситься на протяжении этого отрывка, либо скрыто либо открыто (по крайней мере путем ясного намека) со страстью, со смертью, с воскресением и с вознесением своего Учителя, упоминает, в ст. 13 гл. IV (2 Кор), ст.1 Псалма 115: «Даже когда я говорю: Я сильносокрушен, я доверяю!» (Я веровал, и потому говорил: я сильно сокрушен — синод. пер.).Этот Псалом является частью большого Hallelou‑Yah; это — один из трех благодарственных гимнов, воспетых Иисусом во время Тайной Вечери со своими. И Апостол ссылается на тот же дух веры, который наполняет весь этот Псалом. Что бы ни случилось здесь в этом мире — как со Христом, сразу же как был закончен Hallel — он «знает с уверенностью, что Тот, кто воскресил Господа Иисуса воскресит также и нас самих со Иисусом» (2 Кор 4:14). Со времён св. Иоанна Златоуста этот Псалом пелся на погребении: «Объяли меня болезни смертные, муки Schéôl'а постигли меня. Тогда призвал я Имя Yahweh: Спаси мою жизнь!… Итак! жизнь моя, возвратись в покой твой, так как Yahweh облагодетельствовал тебя. Да, Ты спас её от смерти. Я буду еще ходить перед Yahweh на земле живых» (Пс 114). Возможно это уже пелось во время захоронения со времени Апостола? В любом случае, то, что занимает мысль св. Павла, это — именно идея Воскресения, которая идёт рука об руку с Парусией. Бессмертие души, в том смысле, как его понимают философы, он об этом говорит не больше, чем персонажи, собравшиеся вокруг могилы, где начинает смердеть Лазарь: «Я знаю, что он воскреснет в воскресение, в последний день». А не: «Я знаю, что душа его бессмертна, в силу её нематериальности». И Иисус не отвечает: «Я есть бессмертие; кто верит в Меня, его душа выживет, так как для него не будет никакого нарушения связи (перерыва)»; но: «Я есмь Воскресение и Жизнь; тот, кто верит в Меня», то есть человек, подлинный человек, человеческий состав «если и умрёт (kan apothanê, что предполагает длительность или продолжительность «состояние смерти»), он будет жить. И всякий живущий и верующий в Меня, он не будет продолжать быть мертвым, однажды введенный в век (будущий)» (mê apothanê eïs ton aïôna). Этот текст Иоанна, 11:24–26 относится к «будущему веку» или Olam habba; он ясно эсхатологичен. Если Иисус может воскресить Лазаря сразу же, в то время как Марта, как верная Иудейка, знает, что Мессия воскресит её брата на пороге athid labho «грядущего мира», то это (имеет место) в силу связей, тесных, уникальных, которые соединяют Воскресение с Мессией. И то, что Он говорит затем, освобождение Лазаря лишь подтвердило: «Я есмь Воскресение и Жизнь». Итак, это — не дары, прерогативы, предоставленные в силу соглашения совершенно произвольного и как бы сверхдолжно, побочно, Церкви или человечеству, но — существенные атрибуты Бога–Человека, следствия Воплощения. Только в связи с Ним, и с Ним одним как начала, существуют Воскресение и Жизнь. Позже, Воскресение праведников и воскресение всех людей будут следствием связей, соединяющие Церковь и человечество со Христом. Без Него, никакого Воскресения, без Него, никакой вечной Жизни. Он есть, буквально, и то и другое. Церковь не должна заниматься философскими доктринами — этой соломой! этим сеном во рту! — о нематериальности души,