Что такое «люблю» - [16]
– Ясно, – прохрипел брат.
– Обещай, – выговорила сквозь зубы Карен. – Ты должен продержаться. Обещай.
– Обещаю, – брат прошептал, шумно втягивая воздух.
Звенящая тишина заложила уши. Я не могла заставить себя издать хотя бы звук.
– Не закрывай глаза. Держись, – повторила Карен.
Не выпуская лица моего брата из рук, она быстро прижалась к его губам своими. Наверное, мне следовало отвернуться, но я не стала бы, даже если бы смогла пошевелиться. Через секунду Карен дернула веревку.
– Я поднимаюсь!
Он залезла довольно быстро – мне приходилось только поддерживать веревку, в остальном Карен справилась сама. Уже совсем скоро на камни легла ее рука со сбитыми в кровь костяшками. Я схватилась за нее, подтягивая вверх. Несколько секунд – и Карен крепко обняла меня, вся исцарапанная, грязная и мокрая. Она торопливо ощупала теплые камни под собой, словно убеждаясь, что выбралась, мимоходом вытерла глаза и выпрямилась.
– Давай скорее. – Я потянула на себя веревку.
Карен принялась завязывать петлю на конце.
– Ты здесь?! – я крикнула в ущелье. – Мы сейчас спустим веревку, слышишь?!
Ответа не последовало. Я почувствовала, как внутри все застыло.
– Волк… – старое прозвище вырвалось само по себе, откуда-то из глубины. – Волчик!
Я уже давно не называла брата так – с тех пор, как он начал ворчать, что это детский сад. Показалось даже, что горы вокруг стали выше из-за того, что я стала меньше ростом. О кличке знали только мы с мамой. Все началось с футболки с волком – она была у брата, сколько я себя помнила. Уверена, она и сейчас валяется где-нибудь в шкафу, потрепанная и рваная, хотя он вырос из нее много лет назад. Мне казалось, волк на картинке был похож на моего брата – такой же большой и сильный. Я никогда не верила, что эти звери могут быть плохими, как во всех сказках и мультиках. Волки были похожи на собак, капитанов называли «морские волки», и мой собственный волк защищал меня каждый день.
– Волчик. – Я хваталась за ту футболку, задирая голову и просительно заглядывая брату в глаза. – Ну пожалуйста!
– Такого даже слова нет, – сердился брат, отцепляя мои руки от растянутой ткани.
Вздыхал, хмурился, а потом брал и делал то, о чем я его просила.
Когда я просыпалась ночью от кошмарного сна, то звала брата именно так. И он всегда приходил на помощь. Теперь помочь ему должна была я.
– Здесь, – чуть слышно донесся снизу глухой кашель.
Я выдохнула сквозь зубы.
– Напугаешь меня так еще раз… Жди, сейчас!
Веревка дрожала у Карен в руках, я помогла ей затянуть узел.
– Спускаем! – Карен крикнула, и мы опустили веревку в ущелье. – Просунь руку в петлю, чтобы она у тебя под мышкой была! Будет проще держаться!
– Дерни веревку, когда тебя поднимать! – я села на корточки на самом краю и принялась ждать.
Снизу не донеслось ни звука. Только веревка прошуршала по стене.
– Эй?! – голос Карен сорвался.
– Не смешно! – глупо вырвалось у меня.
Тишина.
Лицо брата бледнело в полумраке ущелья. Веревка мирно свисала рядом.
Горло сжал чей-то кулак, показалось, меня сейчас вырвет. В голове полыхнула мысль, что я никогда не смогу себя простить. Надо было тащить его первым. Надо было попытаться. Надо было…
Карен рядом издала отчаянный всхлип, а я не могла выдавить из себя даже это. Все звуки отключились, только кровь оглушительно бухала в ушах. Казалось, что мир навсегда завяз в этом ужасе.
– Нет… Нет, пожалуйста! – я закричала таким диким голосом, что тишина разорвалась и разлетелась осколками.
Снизу раздался глухой стон. Я впилась взглядом в сырую полутьму. Слабое, еле заметное движение. Через пару невыносимо долгих мгновений веревка коротко дернулась. Мы с Карен вскочили на ноги.
– Держись крепче!
Мы тянули изо всех сил, врезаясь подошвами в неровные камни и впиваясь ногтями в жесткое плетение веревки. Никогда не думала, что тащить человека может быть так тяжело – изодранные ладони жгло, а в животе что-то натянулось и грозилось вот-вот лопнуть.
– Еще, – прошипела Карен сквозь зубы.
Я молчала – на слова ушло бы слишком много сил.
Когда над краем ущелья показалась взъерошенная темная макушка, я еле удержалась, чтобы не броситься прямо к брату. Еще чуть-чуть… И еще… Мы рухнули на камни одновременно. Карен заплакала. Мне тоже очень хотелось, но все слезы засохли где-то глубоко внутри. Я зажмурилась и вцепилась в футболку брата, скомкав ее в пальцах. Секундочку. Только секундочку.
Во рту вдруг стало тепло и мокро. Я поняла, что до сих пор сжимаю зубы на губе и, сморщившись, осторожно отпустила их. На подбородок стекла тоненькая струйка крови. Щеки коснулась шершавая ладонь. От нее пахло солью и домом.
– Спасибо, – прошептал брат, – Индиана Джонс.
Семья
Про адрес я вспомнила только через неделю – когда ссадины на руках покрылись зудящими корочками, а ночи перестали душить липким страхом. Когда Карен стала улыбаться так же, как раньше, и прекратила вздрагивать от громких звуков. Когда брат начал ненадолго вставать с кровати и есть так, чтобы пища не возвращалась тут же обратно.
– Рвота – это нормально при сотрясении мозга, – уверил нас доктор из больницы. – Не волнуйтесь, все обошлось. Пара недель, и будет как новенький!
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».