Что такое Аргентина, или Логика абсурда - [23]

От глаз бывшего любовника не скрылись ни новая прическа, ни свежий вид парижанки, а его чуткий нос, конечно же, уловил растекающийся по квартире аромат жареного мяса. Кто знает, что больше повлияло на охватившее его возбуждение, но он без слов припал к ее губам, как только зашел в квартиру, и не дал ей вымолвить ничего, кроме стона от удовольствия.

Все быстро вернулось на круги своя. Ужины с мясом, лежания Хавьера на диване, танцы, упреки и претензии – и непреодолимое желание Лидии увидеть вновь ту вспыхнувшую искорку в своем любимом и снова пережить сладостный момент, когда Хавьер набросился на нее, не совладав со страстью, истосковавшийся по ней после их расставания. Но нет – Хавьер, щелкая пультом от телевизора, только рассуждал о желании, но отнюдь не горел им; он уже не был страстным Тарзаном, завоевавшим Лидию.

Как человек общительный, Лидия делилась всеми перипетиями своей почти семейной жизни со мной. Ей нравилось как бы наблюдать за ней со стороны и весело ее комментировать.

– Че, привет! Как дела? – звонила она, и я знала, что ей хочется рассказать о своих. – У нас все спокойно. Штиль на диване. Ждем ганасов.

– Кого ждете? – не поняла я.

– Ну, понимаешь, попросила Хавика чемодан тяжелый на антресоль закинуть. Сама не могу. Говорит, нету ганасов – желания. – Способная к языкам Лидия быстро освоила аргентинский сленг и часто вставляла полюбившиеся ей словечки в свои рассказы. – Уже пять раз споткнулся о чемодан по дороге в ванную и на кухню, но, понимаешь, пока ганасы не пришли – никак. Вот вместе их и ждем… на диване, с телевизором.

Мне нравились ее шутливые истории, а ей, похоже, нужна была эта устная летопись о жизни с Хавьером.

– Ты представляешь, – в другой раз взахлеб докладывала по телефону Лидия, – жду Хавика ужинать, он в ванной, все не идет. Захожу туда и вижу, как он размазывает мой шелковый «Биосилк», французский, в маленьком тюбике, из фришопа, дорогущий, по всей длине своей распущенной косы… а мой ночной «Кензо» по-прежнему растирает на пятках, чтобы мозоли милонгерские смягчить.

Все эти маленькие драмы ее жизни, казалось, умиляли ее, но за шутками скрывалось другое. Она никак не могла понять: зачем ей все это? Ведь исчезни сейчас этот Тренса-Тарзан из ее жизни, оставив ее драгоценные косметические средства, она будет безумно тосковать по нему. Прикрываясь шутками, она боялась признаться в том, что была без памяти влюблена в этого персонажа милонги, Тарзана, туземного вождя и как там еще она его называла, недоумевая сама, почему она, красивая, умная и успешная, делает все, чтобы его удержать.

А Хавьер между тем снова стал ускользать из жизни Лидии, все чаще повторяя знакомую ей уже фразу: «У свободы нет цены». И вот однажды в особенно ветреный и дождливый вечер, когда по всему городу происходили разные неполадки из-за непогоды, в квартире Лидии отключился свет. Какая-то авария в районе, упавшие деревья и нерасторопность энергетической компании «Эденор» оставили Хавьера без компьютера и телевизора, и он, невзирая на ненастье, стал собираться на милонгу: не дома же сидеть в темноте. Лидия сказала, что она в такую погоду из дома ни ногой не ступит, и он, приняв при свечке душ и обильно подушившись подаренными ею французскими духами, поцеловав Лидию в щеку, мягко закрыл за собой дверь.

Через полтора часа свет в квартире появился, вместе с ним заработал телевизор и вспыхнул экран оставленного Хавьером ноутбука. Лидия проявила любопытство. Внеплановое отключение электричества застало Хавьера за перепиской во всех соцсетях одновременно, и моя подруга не заметила, как пролетели ночные часы, зачитавшись эпистолярными шедеврами своего милонгеро, адресованными девушкам со всех уголков планеты. Обладая неудержимой фантазией творческого человека и ранимым самолюбием ревнивой любовницы, она расшифровывала междометия и знаки препинания, читая между строк. Взвинтив себя домысленными сюжетами и сделав выводы главным образом из многоточий и восклицательных знаков, на которые не скупился Хавьер, Лидия вынула из шкафа привезенные ему в подарок модные французские рубашки, которые ему так нравились, схватила ножницы и начать отрезать где рукава, где воротник. За этим занятием ее и застал вернувшийся ночью Хавьер, когда тихо отворил дверь своим ключом, стараясь не разбудить любимую.

Последовавшая сцена была финальным мажорным аккордом в их амурной фуге. Пощечина Хавьера еще горела на щеке Лидии, когда она мне позвонила, чтобы коротко, без обычных шуток сообщить: «Я поменяла билет и улетаю через два дня».

Я пришла проститься, хотела уговорить ее остаться до ранее означенного срока, чтобы либо забрать задаток, уже оплаченный за квартиру, либо продолжить сделку. Но Лидию я застала нервно ходящей по квартире; она периодически опрокидывала рюмку текилы, театрально задирая свой стриженый затылок, и затем так же пафосно роняла руку с уже пустой рюмкой. Она взахлеб говорила, что не хочет жить в этом городе, что ей не нужна эта квартира, и просила меня разобраться с операцией, которая уже началась, по доверенности. Остановить ее малосвязный поток речи, а уж тем более понять, что же случилось такого, чтобы коренным образом поменять жизненные планы, не было никакой возможности. Я напомнила ей, что, по ее словам, решение купить недвижимость в Буэнос-Айресе никак не было связано с Хавьером, что ей просто нравился этот город, его культура, что она была влюблена в танго и приводила ее же доводы по поводу важности особого самоощущения, которое ей все это давало. Но решение было уже принято, а бутылка с текилой почти пуста. В гостиной до сих пор валялись разбросанные по полу дорогие рубашки с отрезанными рукавами, напоминая о том, что уже ничего не вернуть.