Что такое Аргентина, или Логика абсурда - [21]

Как-то он принялся объяснять ей, что если она будет покупать квартиру на свое имя, то, как иностранка, много потеряет на налогах, а еще больше при возможной последующей продаже. Хавьер пообещал выяснить все нюансы этих обстоятельств, сходить в налоговую структуру, где работает его друг, такой же ночной милонгеро, как и он. И Лидия уехала, переложив вопросы, связанные с покупкой недвижимости, на надежные плечи своего Тарзана.

Приехав в Европу, она закрутилась в делах, связанных с конференцией, и бытовых вопросах, на какое-то время забыв о своей совершенно другой жизни в Буэнос-Айресе. То есть про квартиру она, конечно, помнила, но полагалась на Хавьера, думая, что он тем временем все выяснил и раздобыл необходимую информацию. Но ошиблась. Проверяя электронную почту, она удивлялась отсутствию вестей. Написала сама, добавив, что, конечно, скучает и что хотя танго теперь танцуют и на берегах Сены, только вот ей неохота. Нет у французских милонгеро такой душевности и проникновенности, а у нее развилась «абразозависимость»[11].

Ответ от Хавьера пришел через пару дней, а мне Лидия позвонила через пару минут после его прочтения, чтобы поделиться эмоциями:

– Нет, ну ты представляешь! Извини, говорит, не писал долго, потому что был ОЧЕНЬ ЗАНЯТ. VERY BUSY.

(Переписывались они по-английски, так как испанского Лидии хватало лишь на устное общение на милонгах, где со словарным запасом в тридцать слов она ощущала себя на уровне местных танцоров, которые этими же словами и обходились.)

– Занят! – восклицала она по телефону. – Спал, что ли, под шум дождя?

Потом она вдалась в рассуждения:

– Вот ведь удивительная штука: всю жизнь стремилась обрести спутника состоятельного и состоявшегося, а кончится дело тем, что стану родной матерью какому-нибудь балбесу без гроша в кармане, который сядет мне на шею, будет шляться по милонгам и волочиться за каждой юбкой. Хотелось бы мне разобраться в процентном соотношении материальной и романтической составляющих успеха у аргентинских кавалеров. Вот ты ведь, наверное, с этим определилась, а я вот… боюсь… за шею… сядет кто-нибудь… Зато какие имена! Сильвио, Хулио, Ромеро… Хавьер! И сколько во всем этом экзотики!

Я порадовалась за подругу, потому что из этого искреннего монолога следовало, что серьезных планов на Хавьера она не строит. Уже хорошо. Она подтвердила это, но добавила, что квартиру все равно купит, потому что нигде ей так хорошо не было, как в Буэнос-Айресе, и она невероятно скучает по всему: по радостным и простеньким, как в детстве, улицам города, по танго, по объятиям на милонгах; закончила она тем, как ценит, что ее, иностранку, приняли в свой круг эти люди, ведущие странный ночной образ жизни, а работа… ну что же… она ее и в Буэнос-Айресе найдет. После этих слов мне снова стало за нее волнительно.

Приехала Лидия через месяц и в первую же неделю насмерть разругалась с Хавьером. Оказалось, что, несмотря на его умение вести женщину в танце (что он делал, по мнению Лидии, недостаточно часто с тех пор, как поселился в ее квартире), его харизмы и красноречия уже не хватало, чтобы поддержать огонь страсти у русской парижанки, привыкшей вращаться в среде именитых политиков, предпринимателей и ученых. Лидии хотелось внимания, которое в квартирке с видом на монастырь Хавьер ей скупо выделял, но категорически отказывал в нем прилюдно, на милонгах, где было полно американских, русских, европейских и восточных барышень, восторженно глядящих на его косу. Претензиям же милонгеро и вовсе не было конца. Его не впечатляли успехи Лидии, ее эрудиция и профессиональная востребованность – она оставила его одного, в холодильнике пусто, и вообще, занудствовал он, она плохо готовит, а женщина должна в первую очередь заботиться о своем мужчине. С этой аргументацией, вложенной раз и навсегда в его голову любящей мамой, спорить было невозможно.

Приняв в последний раз душ в квартире у любимой и помазав пятки ее дорогим кремом для лица от Кензо, Хавьер гордо перекинул косу через плечо и ушел в темную ночь Буэнос-Айреса, благоухая новыми духами, которые получил в подарок от Лидии. И та, не теряя время, откликнулась на ухаживания своего нового учителя Хулио. После уроков танго Хулио расспрашивал ее о парижской жизни, проявлял интерес к ее работе, а потом, возвращаясь к реалиям гораздо лучше знакомой ему жизни, спрашивал: «Ты там тоже начинала день с разминки очо?» Очо, фигура танго, напоминающая восьмерку или знак бесконечности, стала символом нескончаемой череды романов, которые Лидия, расставшись с невнимательным Хавьером и устав от внимательности Хулио, быстро заводила и так же быстро заканчивала.

Утолив свое самолюбие и наслушавшись вдоволь льстивых аргентинских пиропо о своей привлекательности, уникальности и женственности, Лидия, окончательно запутавшаяся в своих кавалерах, все-таки вернулась к Хулио и продолжила с его помощью танго-образование. Она стала появляться с ним в открытую, хотя раньше скрывала свои мимолетные романы, оберегая таким образом репутацию среди беспощадных на язык милонгеро, которые неизбежно осудили бы ее легкомысленное европейское поведение.