Что смешного - [18]

– Хочу оставить Пембруку сообщение… О, ты на месте. Очень хорошо. Мне нужна машина примерно,– в этот момент шея медицинского мяча вытянулась, насколько это было возможно,– часов в девять?

– Подходит,– кивнул Эппик.

– Хорошо. Да. Ехать нужно не мне, вы повезете мистер Эппика и еще одного джентльмена в поместье. Ключи все еще у вас? Отлично. Он положил трубку и сказал:

– Вы вернетесь ближе к вечеру. Приходите и рассказывайте, что вы думаете.

– Будет сделано.

– Спасибо, что пришли,– поблагодарил мистер Хэмлоу, Эппик встал, за ним поднялся Дортмундер. Все попрощались, Дортмундер и Эппик подошли к лифту, мистер Хэмлоу остался на своем месте, и все молчали, пока двое гостей не оказались на Риверсайд Драйв, тогда Эппик сказал:

– Завтра нужно быть здесь в девять утра.

– Хорошо,– сказал Дортмундер.

Эппик самодовольно нахохлился.

– С твоей стороны дует неправильный ветер, Джон,– как будто с угрозой сказал он,– как будто ты не особо намерен заняться этой работой.

– С этой стальной камерой все не так просто.

– В этом и есть вся суть,– подметил Эппик. – Если ты считаешь, что можешь смыться из города на какое-то время, пока все не утихнет, хочу тебя сразу предупредить – это не утихнет. Мистер Хэмлоу занялся этим делом из сентиментальных побуждений, я тут ради коммерческой выгоды, и тебе тоже стоит так думать.

– О, конечно.

– Департаменты полиции в Америке,– предупредил Эппик,– становятся все лучше и лучше в плане сотрудничества, в век интернета и всего такого. Все друг другу помогают, так что никто не исчезнет из виду. Скрестив пальцы, он показал жестом, что имел ввиду, хотя знак этот был больше похож на угрозу удушения.

– Мы все связаны,– сказал он. – Увидимся здесь в девять.

10

Когда Мэй вернулась домой с работы в «Сэйфуэй», как и всегда с целой сумкой продуктов, она чувствовала, что это могло быть своего рода бонусом от работодателей, если бы они думали о своих работниках; в квартире было темно. Еще не было шести часов, но в этой квартире, где окна выходили по большей части на кирпичные стены, на расстоянии примерно четыре-шесть футов, темнота в ноябре наступала уже к трем часам дня.

Мэй включила свет в коридоре, прошла на кухню, поставила на стол продукты, вернулась в коридор, свернула в гостиную, чтобы включить телевизор и послушать последние новости, включила свет в комнате, а там Джон сидел в своем кресле, в полной темноте, уставившись пустым взглядом в телевизор. Точнее, нет; он сидел, уставившись пустым взглядом в направлении телевизора.

Мэй подскочила. Она вскрикнула, схватилась за грудь и возмутилась:

– Джон!

– Привет, Мэй.

Она уставилась на него.

– Джон? Что случилось?

– Ну,– вздохнул он,– я обречен.

В первые за долгие годы Мэй пожалела, что бросила курить. Она села в соседнее кресло, как будто бы стряхнула пепел на боковой столик, где когда-то стояла пепельница, а потом сказала:

– Все дело в том копе?

– Именно он.

– А Стэн тебя нашел?

Он усмехнулся и с сарказмом сказал:

– О, да. Нашел.

– Он помочь не может?

– Стэн не помогает,– ответил Джон. – Стэну самому нужна помощь, ему и его золотому куполу. Если бы моя проблема заключалась в Стэне Марче и его золотом куполе, я бы сидел себе спокойно, Мэй. Сидел бы спокойно.

– Ну, а тогда в чем проблема?

– Все дело в том, что именно коп хочет, чтобы я достал,– пояснил Джон. – Это золотой шахматный набор – много золота – и, судя по всему, он слишком тяжелый для одного человека.

– Тогда попроси кого-нибудь помочь.

– Но дело еще и в том,– продолжал он,– что он находится в стальной камере в подвальном помещении здания в центре.

– О,– выдохнула она.

– И этот парень, который уже семнадцать месяцев как не коп,– грустно рассказывал Джон,– он ясно дал мне понять, что, если я попытаюсь уехать из города, у него есть миллионы миллионов знакомых копов в интернете, и они все равно выследят меня. И он сам за меня возьмется, этот сукин сын, это у него на лбу написано.

– Так и что ты хочешь делать?

– Ну,– сказал он,– видимо, буду сидеть здесь, пока они не придут и не заберут меня.

– Ты ведь не будешь делать этого на самом деле?– спросила она, хотя очень переживала, что именно это он и собирался делать.

– Я уже бывал в тюрьме, Мэй,– напомнил он ей. – Там не так уж и плохо. Как-нибудь переживу.

– Тогда ты был не так умен,– пыталась она его успокоить.

– Можно вернуться к старым привычкам,– говорил он. – Возможно, у меня еще осталось там пару знакомых с тех времен.

– А может они по новой там оказались.

– Да, возможно. Старое место притягивает.

Мэй прекрасно знала, что у Джона была дурная черта: когда ситуация становилась критической, он с большим удовольствием предпочитал тонуть в теплой ванне отчаяния. Как только ты поддался отчаянию, твоя песенка спета. Уже нет смысла бороться, ты списал себя со счетов. Отчаяние – как скамейка, а ты только ее подогреваешь.

Мэй знала, что в такие моменты это ее работа – вытаскивать Джона из цепких лап отчаяния и тащить его в сторону правильного направления. И даже не суть в том, выиграешь ты или проиграешь, главное – это оставаться в игре.

– Джон,– твердо сказала она,– не будь эгоистом.

Он в недоумении захлопал ресницами, словно его резко выдернули из воображаемой тюрьмы, где он вернулся к своему тюремному братству.