Что случилось с Россией - [18]
Вместо революционного энтузиазма - покорность, робость, терпение, примирение с несправедливостью, лакейство, холуйство всякого рода, - вот какую психологичес кую доминанту навязали сталинисты советскому народу на нисколько поколений вперед - вплоть до наших дней. Не только унич- тожение миллионов людей, но и порабощение всего остального народа можно, в согласии с В. Т. Шаламовым, назвать «главным преступлением двадцатого века». Сталинисты «не заметили». что после такого перевоспитания квази-советскому народу открылась дорога не к коммунизму, а по прямо противоположному временному вектору, - назад под татаро-монгольское иго.
5.
Внеэкономическое принуждение к труду характерно, как известно, только для докапиталистических формаций. Что ж, для России 30-х годов крепостное право - не такое уж далекое прошлое, «пережитки» его были и вовсе в памяти свежи, а во многих национальных окраинах феодализм еще лез назад изо всех щелей (как лезет и сейчас). Если каторжный труд в лагерях ГУЛАГа вполне можно приравнять к рабскому, то все «свободные» (в смысле - еще не «посаженные») рабочие и крестьяне квази-советской страны тоже оказались закрепощены - не только фактически, но и совершенно беззастенчиво и открыто, по закону: колхозники - без права выхода из колхоза, рабочие - без права увольнения с работы. Феодализм, дополненный рабовладельческим укладом (ГУЛАГом) - вот формула общественного строя России к началу Великой Отечественной войны.
Но возникает вопрос: а где же феодалы?
Э. Лимонов (Савенко) в статье, напечатанной в газете «Советская Россия» 5 мая 1991 года, сделал открытие, будто в СССР господствующим стал «насчитывающий десятки миллионов класс служащей буржуазии знания», чьи «знания и специальные умения выполняют функцию капитала». «Это всевозможных рангов ученые, квалифицированные техники и инженеры, это учителя, это доктора и адвокаты, это журналисты, это люди свободных профессий: актеры, певцы, музыканты, писатели, это и служители религии, и определенная часть профессионального советского офицерства, и даже профессиональная часть партийной номенклатуры».
«Открытие» господина Лимонова свидетельствует лишь о том, насколько - за непродолжительное отсутствие - оторвался он от российской действительности. Только в первые годы советской власти, по настоянию Ленина, большевики постарались привлечь на свою сторону (вернее - подкупить) буржуазную интеллигенцию. Для категории «незаменимых специалистов» устанавливались очень высокие оклады, льготные продовольственные пайки, их освобождали от любых мобилизаций и повинностей (которых было немало) и т.п., что порою вызывало даже недовольство части рабочих. Но стоило буржуазным специалистам прекратить саботаж и примириться с победой советской власти, как сталинисты быстро лишили их всех льгот и преимуществ, а многих - под разными предлогами - даже избирательных прав; наконец, в 30-х годах - с появлением первых отрядов молодой «рабоче-крестьянской» интеллигенции - остатки буржуазных специалистов были «на всякий случай» поголовно репрессированы.
Материальное же положение основных групп современной «трудовой» (т.е. вышедшей из рабочих и крестьян за советское время) интеллигенции: врачей и прочих медиков, учителей и прочих культуртрегеров, ИТР (т.е. инженеров и техников) - и весь их образ жизни на протяжении десятков лет советской и квази-советской власти были и остаются полунищенскими.
В отношении ИТР - секрет ясен: удерживая жизненный уровень инженеров ниже среднего уровня рабочих, квази-коммунистическая пропаганда старалась таким путем доказать, якобы рабочий класс у нас по-прежнему остается правящим. Остальные же наиболее многочисленные группы интеллигенции - учителя, врачи и деятели искусств - на протяжении всех лет как советской, так и квази-советской власти неизменно содержатся «в черном теле», по-видимому, просто по свойственному правителям всех времен и народов пренебрежительному отношению ко всякому просвещению и культуре. Искать, вместе с Лимоновым, в рядах культуртрегеров «Новую Буржуазию» - просто смешно.
Единственная группа интеллигенции, действительно добившаяся привилегированного положения - это последняя из всех, перечисленных Лимоновым, «профессиональная часть партийной номенклатуры». Более семидесяти лет советской и квази-советской власти - до памятного августа 1991 года партийный аппарат являлся фактически высшей властью в стране. К нему примыкал более обширный - и тоже привилегированный - государственный аппарат, непосредственно осуществлявший управление. Меньшим влиянием пользовались многочисленные кадры хозяйственных руководителей («директорский корпус»), зато они непосредственно распоряжались рядом материальных благ. Поскольку никакие руководящие посты беспартийным, как правило, не доверялись, партийные органы осуществляли расстановку любых руководящих кадров. Особый учет этих кадров в партийных комитетах получил название «номенклатуры», вслед за чем и сама бюрократическая верхушка квази-советского общества получила в народе прозвище: «Номенклатура».
«Номенклатурный» работник без санкции партийного руководства не мог уволиться с работы (даже тогда - с началом Оттепели, - когда всем прочим гражданам это стало разрешено), не мог уехать; но и его без санкции партийного руководства не могло уволить с работы его непосредственное начальство. Даже если «номенклатурный» работник совершал преступление, прокуратура без санкции партийного руководства не смела завести на него уголовное дело. Составляя каждый год все финансовые планы и бюджеты, «номенклатура» год от года присваивала себе все новые льготы и привилегии, т.е. выкраивала для себя все больший и больший кусок от всенародного пирога, что позволяло ей постепенно наращивать численность своих рядов. И численность управленческого аппарата (как «номенклатурных», так и прочих служащих) по всей стране очень быстро росла.
Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.
В монографии осуществлен анализ роли и значения современной медиасреды в воспроизводстве и трансляции мифов о прошлом. Впервые комплексно исследованы основополагающие практики конструирования социальных мифов в современных масс-медиа и исследованы особенности и механизмы их воздействия на общественное сознание, масштаб их вляиния на коммеморативное пространство. Проведен контент-анализ содержания нарративов медиасреды на предмет функционирования в ней мифов различного смыслового наполнения. Выявлены философские основания конструктивного потенциала мифов о прошлом и оценены возможности их использования в политической сфере.
Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.
Книга о том, как всё — от живого существа до государства — приспосабливается к действительности и как эту действительность меняет. Автор показывает это на собственном примере, рассказывая об ощущениях россиянина в Болгарии. Книга получила премию на конкурсе Международного союза писателей имени Святых Кирилла и Мефодия «Славянское слово — 2017». Автор награжден медалью имени патриарха болгарской литературы Ивана Вазова.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.