Что случилось с Гарольдом Смитом? - [14]

МИСТЕР ПЕРБОЙЗ

Одну минуточку. Правило номер 145 (пункт 1-Ш) Ассоциации спортсменов-любителей и правило номер 23 Международной любительской легкоатлетической ассоциации гласят, что прыжок засчитывается только в том случае, если спортсмен не переступает черту песочной площадки. Следовательно, прыжок не засчитывается.

Рой рычит в бессильной ярости. Этот прыжок побил не только все школьные рекорды, но и, возможно, рекорды страны, и кто знает, может, и мировые. Из-за какой-то там формальности прыжок не засчитали.

К тому же Рой покалечил правое/левое колено.

По крайней мере, так звучал рассказ из его уст.

Поэтому вполне возможно, что Рой заврался.

Но все равно драму с коленом не опровергнешь. Если не хочешь, чтобы Рой оттаскал тебя за ухо. Придурок.

Так, по воле жестокой судьбы, слава великого футболиста ушла от Роя, так до него и не дойдя. Но у Роя были в запасе другие варианты. Не зря я звал его еще ройялем в кустах. Не будем кривить душой: при своих способностях Рой мог прославиться в чем угодно. И теперь я вспоминаю и удивляюсь: почему он решил стать фокусником?

Правда, не каким-то заурядным фокусником, а Великим Занкини.

Питер Робинсон, доктор наук и уважаемый человек

Жизнь казалась прекрасной. Обустроенной, просчитанной наперед, благословенной.

И тем не менее.

– Доктор Питер Робинсон?

– Я так не думаю.

– Это мой отец, Гарольд Смит…

– Вы что-то от меня хотите?

То были единственные слова, которыми я обменялся с отцом Джоанны, доктором Питером Робинсоном.

Разговор этот состоялся в общественном месте, и, как вы узнаете позднее, безо всякой таинственности, срочности и прочее. Обмен функциональными репликами, не более того.

Поэтому мой рассказ о докторе Робинсоне – это, вы понимаете, игра в испорченный телефон: Джоанна рассказала мне, а я вам. Надеюсь, ничего не напутал.

Пытаясь написать портрет мистера Робинсона, я могу что-то исказить вот почему. Никогда прежде не встречал людей, ему подобных. Робинсоны, они вообще отличались от всех, кого я знал. Не потому, что были из элиты – они, конечно, и впрямь были шикарны, я говорил, но не в этом суть. Не во внешних признаках, не в деньгах, недвижимости или великосветских манерах. У Питера Робинсона был свой взгляд на жизнь, особое чутье, не знаю, подход к мельтешению мира вокруг себя, и мельтешение это выходило не грудой беспорядочно сваленных случайностей, из которой другой бы понадергал что надо и не надо, как я, не представляя, как можно жить иначе. Нет, мистер Робинсон был не таков. Он подходил к вещам разумно, отстраненно, оценивал перспективу, строил в голове собственный миропорядок, свою осмысленную конструкцию – что-то среднее между разборным домом и пожарной лестницей, и в этой конструкции он и собирался жить, и если по случайности она выходила, как задумано, тогда все – лучше не бывает, а если нет, если она развалится – очень жаль. Ну, живешь себе без конструкции.

Не повезло, значит.

Думаю, мистер Робинсон сформулировал бы все это получше. Умный человек, ничего не скажешь. И знаете что? Разговаривая с ним, никогда не подумаешь, что он из простой семьи, как я, и даже хуже. Ведь посмотришь на него – человек родился в смокинге.

А его отец, между прочим, был шахтером. Представляете?

В графстве Кент – в те времена у них еще водились шахты. Легендарные шахтеры из Кента, они взаправду жили на этой земле, как динозавры. Но какой бы ни был из себя легендарный отец, сын не захотел пойти по его стопам. И правильно сделал, потому что, если бы пошел, его засосала бы черная дыра, имя которой – шахта.

Да и с какой стати долбить уголь по двенадцать часов в сутки? Не проще ли разработать другую мышцу, которая в голове между ушами? – так думал Питер.

Что-то там не заладилось в генетической цепочке семьи Робинсонов, и с Питером случился высокий коэффициент умственного развития. Он оказался смышленым мальчиком, лучшим в классе, а потом и в школе. Особенно когда дело касалось цифр, сложения, вычитания, деления и прочих умственных операций. Вот и получилось, что Питер Робинсон, сын шахтера, оказался вундеркиндом.

В университет – легко, первым в роду. Да, Питер поступил в университет, причем Кембриджский. Юноше все нипочем, он с отличием заканчивает физико-математический факультет. Через три года он уже доктор наук, доктор Питер Робинсон: для научной работы ему открыты двери всех университетов.

Он успевал везде: статьи, лекции, книги, конференции во всех концах света. Но осталась в Питере Робинсоне частичка предков, куда ей деться. И эта частичка, невооруженным глазом незаметная, сидела в нем, как маленькая батарейка, заряжая все его существо. Возьмите любой механизм: батарейка может быть вот такая малюсенькая, а без нее ничего не будет работать.

Да взять хотя бы вашего покорного слугу. Ведь со мной та же история. Посмотрите на меня: как бы я ни был одет, какая бы у меня ни была прическа (из остатков волос), сколько бы ни было у меня машин, куда бы я ни ходил работать/развлекаться/есть/жить/бездельничать. Осталась ли во мне частичка того юного и тощего Винса Смита, который жил-поживал в Шеффилде много лет назад? Ну еще бы. Со мной все так же как и с доктором Питером Робинсоном, у которого в гостиной на каминной доске стоит бюст Ленина, а на чердаке в коробке хранится шахтерский шлем давно покойного отца.