Что приносит тьма - [39]

ГЛАВА 25

К тому времени, когда Себастьян наконец-то настиг Самуэля Перлмана в залах аукциона «Таттерсолз», он многое узнал о колоритном племяннике Даниэля Эйслера.

Несмотря на употребленное Франсийоном определение «парень», Перлману на самом деле было сорок два года. Частый посетитель самых престижных заведений на Бонд-стрит и Сэвил-роу, он обитал со своей новоиспеченной супругой в шикарном особняке на северной стороне Ганновер-сквер. Источником его богатства служила обширная торговая империя, которую Перлман унаследовал от отца лет десять тому назад и немедленно передал в руки опытных управляющих, предпочитая вести праздную и роскошную жизнь. Насколько Девлину удалось выяснить, джентльмен не увлекался азартными играми и не имел ни любовницы, ни долгов.

Себастьян подошел к Перлману, когда тот осматривал во дворе изящную гнедую, в белых «чулках» кобылку. Хотя дождь и утих, но под колоннадой открытого рынка по-прежнему блестели лужи, по которым шлепали люди и кони. На один напряженный момент взгляды мужчин поверх лошадиной спины встретились, затем Перлман закатил глаза и устало, скучающе выдохнул:

– О, Господи, вы все же нашли меня.

– А вы от меня прятались? – любезно поинтересовался Девлин, прислоняясь плечом к ближайшей колонне и скрещивая руки на груди.

– Прятался? Какое утомительное, не говоря уж о том, что совершенно плебейское  занятие. Вряд ли.

Перлман был высоким и долговязым, с лысеющей макушкой в обрамлении вьющихся темных волос и заметно скошенным подбородком. Последний изъян, как на грех, подчеркивался чрезмерно высокими углами воротничка рубашки и вычурно повязанным галстуком. Затянутый в талии облегающий сюртук, панталоны самого светлого из желтых оттенков, жилет узорчатого шелка – экстравагантный племянник Даниэля Эйслера явно претендовал на звание денди.

– Если вы знаете, что я вас разыскиваю, – усмехнулся виконт, – полагаю, понимаете, по какой причине.

– Кажется, вы проявляете интерес к убийству моего родственника. Хотя, откровенно говоря, не представляю, с какой стати, учитывая, что виновного в преступлении изверга уже отправили за решетку в Ньюгейт ждать казни.

– Вы хотите сказать, ждать суда.

– Это формальности, – небрежно взмахнула обтянутая перчаткой рука с длинными пальцами. – Задержанный без сомнения виновен. Я сам застал его над бездыханным телом моего несчастного дяди.

– Так мне и сказали. Интересно, а что там делали вы?

Перлман застыл.

– Простите?

– Почему вы решили именно в тот вечер навестить мистера Эйслера?

– А почему нет? Он был моей единственной близкой родней.

– И на дух вас не переносил.

Прервав осмотр лошади, собеседник повернулся.

– Я бы не стал так далеко заходить в заявлениях, хотя не стану отрицать, мы не были близки. Тем не менее, знаете ли, свой долг перед престарелыми родственниками следует выполнять.

– Особенно когда от этих престарелых родственников много чего ожидаешь.

– В высшей степени вульгарное предположение.

– Боюсь, правда часто вульгарна. – Себастьян погладил лошадь по белому пятну на морде. – Я слышал, дядюшка грозился лишить вас наследства.

Перлман натянуто улыбнулся:

–  Чуть ли не каждый день. Божился, что если я не переменю «экстравагантное», по его определению, поведение, отпишет все, чем владеет, на благотворительность. Но этого никогда бы не случилось.

– Настолько уверены?

– Дядя не верил в филантропию. Он скорее сжег бы свой особняк со всем содержимым, чем дал бы хоть пенни бедным и нуждающимся. – Слова «бедным и нуждающимся» щеголь выговорил так, как иной произнес бы «рвани и отребью».

– Мистер Эйслер всегда мог завещать свое богатство кому-нибудь другому. Тому, кто больше пришелся по душе.

– Ему никто не был по душе. Да, он презирал меня, но, с другой стороны, он презирал и всех остальных. Разница лишь в том, что я – сын его сестры. Родство все-таки имело для него значение, впрочем, не такое уж и большое. Сомневаюсь, потрудился бы дядя перейти через дорогу для спасения моей жизни. Однако, по его убеждению, деньги должны оставаться в семье. Так что если вы намекаете, будто у меня имелись причины прикончить старика, ваше предположение совершенно ошибочно – помимо того, что чертовски оскорбительно.

– Думаю, Рассел Йейтс считает ваши обвинения в его адрес не менее оскорбительными.

Ноздри Перлмана раздулись, по моде бледное лицо залилось сердитым багрянцем. Наигранная скука и безразличие исчезли, оставив джентльмена дрожащим от гнева и еще какого-то чувства, очень похожего на страх.

– Я застал Йейтса над телом, когда вошел в дом. Как, черт подери, по-вашему, я мог убить дядю?

– На самом деле, все очень просто. Вы застрелили Эйслера. Визитер постучал. Вы запаниковали, выскочили через черный ход, затем оббежали дом, ворвались в парадную дверь и обвинили Йейтса в содеянном вами же.

– Это самое нелепое предположение, которое мне когда-либо доводилось слышать. Я ничего не знаю об оружии. Никогда не проходил военной подготовки. Я даже не интересуюсь охотой!

– Для того чтобы попасть в человека, стоящего прямо перед тобой, не обязательно быть искусным стрелком.

Дождь припустил снова, барабаня по крыше галереи и прогоняя со двора людей и лошадей. Перлман прищурился в низкое небо.