Что посеешь - [15]
— Смотри, смотри, сейчас… целоваться начнут.
— Ну и что?
— Как «ну и что»? — удивился Фикус.
Петр быстро зажал ему рот рукой и оттащил от забора. Фикус возмущенно повторил:
— Как это «ну и что»? Она нас воспитывать должна, а сама целуется? Этак и мы целоваться начнем. А ты-то вот чего, как рак вареный?
— Жарко, — отвернувшись, сказал Батурин.
— А может…
— Что «может»?
— Может, завидно? — хихикнув, спросил Фикус.
— Балда ты! — сердито пробормотал Батурин. — «Завидно». Да я, может…
Остановись, Петр Батурин! Что ты делаешь, безумный?! Но Батурина, к глубокому сожалению автора, опять занесла эта проклятая прямота характера. Начав, он не мог остановиться и — о позор! — он рассказал гнусному Фикусу про тот вечер на реке! К великому счастью, ему еще как-то удалось удержаться и не назвать имя.
Пока Батурин изливал свою душу перед лицемерным Фикусом, тот молчал, а когда Батурин кончил, он как-то странно посмотрел на него и торжественно заявил:
— О краснокожий брат мой, ты доверил мне великую тайну и я буду ее беречь, как… как… Ну, словом, я молчу и даже не спрашиваю, с кем это ты…
И тут Петр Батурин позеленел. Только сейчас до него дошло, что он натворил, несчастный. Он оторопело посмотрел на Фикуса, отчаянно махнул рукой и умчался.
А Фикус хохотал ему вдогонку. Затем, потирая руки, не спеша направился к школе. О, этот Фикус! Не хотел бы я оказаться на месте Петра Батурина! Ох, не хотел бы!
Еще счастье, что следующий день был воскресенье и осталось время обдумать свой нехороший поступок и, может быть, принять кое-какие меры. Весь остаток субботы, ночь с субботы на воскресенье и половину воскресенья Батурин обдумывал, переживал, мучился, страдал, метался, шатался как неприкаянный по городу, лишился аппетита, стонал и хватался за голову. В воскресенье он отправился отыскивать гнусного Фикуса, который таким подлым способом выманил его тайну.
Около Дворца культуры попался ему спешащий куда-то с нотной папкой Витя Пискарев. Очень такой деловой, чистенький, веселый.
— Здравствуй, Петя, — вежливо сказал Витя и хотел идти дальше, но Батурин, сам не зная зачем, задержал его.
— Куда торопишься? — спросил он довольно грубо.
— К учительнице по музыке, — опять вежливо говорит Витя. — Ты извини, я опаздываю.
— Подождешь, — говорит Батурин. — Я тебе кое-что сказать должен.
— Ну, говори, только побыстрей, пожалуйста.
— А ты знаешь, что мне от тебя житья нет?!
— От меня? — очень удивился Витя.
— Ага! — сказал Батурин и дал ему легкого тычка.
— Ты что? — обиженно спросил Витя и покрутил пальцем около виска. — Того… немножко?
Вот этого ему, наверное, не следовало говорить, потому что Батурину в его состоянии было одной капли довольно, чтобы он лопнул.
— Я тебе покажу… того! — заорал он и двинул Витю посильнее.
Тихий Витя неожиданно рассердился и, треснув Батурина по голове нотной папкой, тоже закричал:
— Дурак! Тебе просто завидно, что я учусь хорошо.
Побоище это я описывать не буду, так как в нем ничего благородного не было. Была довольно некрасивая драка, в результате которой у Витеньки здорово вспух нос и оказался порванным галстук, а Петьке ничего не было, так как он был сильнее.
Но кончилась эта баталия для Батурина все же более плачевно, чем для Вити. Вите только пришлось с распухшим носом вернуться домой, не дойдя до учительницы музыки, а мужественный Петр Батурин попал в штаб народной дружины, где с ним провели крупную воспитательную беседу. Вернее, начали проводить. А он мрачно молчал и думал о том, что надо как можно скорее построить Моторную лодку и уехать на ней, если не в Антарктиду или в кругосветное плавание, то по крайней мере вниз по реке до впадения в другую реку, потом вниз по этой реке до моря.
И в это время в штаб дружины вошла… кто бы вы думали? — Алена Братусь!
Да, да, собственной персоной.
Оказывается, она видела, как Петра вели дружинники.
— Что случилось? — спросила она дежурного.
— А вы кто? — вежливо спросил дежурный.
— Я… А… что он сделал? — робко спросила она.
— Он дрался и очень крепко побил одного парнишку, — сказал один из дружинников.
— Он, видите ли, герой. Лупит, а потом прячется в кусты, — сказал другой дружинник.
— Я не прячусь, — хрипло сказал Батурин.
— Кого ты побил, Петя? — спросила Алена тихо.
— Витьку Пискарева, — сквозь зубы просипел Батурин.
— А за что?
Батурин трагически молчал. В самом деле — за что?
— Ну хорошо, — сказала Алена. — Ты мне потом расскажешь, ладно?
Батурин молчал.
— Он мне потом расскажет, — доверительно сообщила Алена дружинникам.
— А нам это неважно, — строго сказал дежурный, — нам важен сам факт. А факт был. От него не уйдешь. Был факт избиения? — обратился он к Петру.
Батурин нехотя кивнул. Тут Алена вдруг кинулась в атаку.
— Сам факт еще ничего не значит, — твердо сказала она. — Может, у него были уважительные причины. Может, он защищался.
— Ты защищался? — иронически спросил дежурный.
Батурин отрицательно замотал головой.
— Вот видите, — сказал дежурный. — Значит, так: сообщим родителям и в школу. Пошлем туда протокол.
— Давайте мне этот протокол, — звонким голосом сказала Алена. — Это мой мальчик.
— Это в каком же смысле «ваш»? — ехидно улыбаясь, спросил один из дружинников.
