Что-нибудь светлое… - [62]

— Да? — повторил Хутиэли громче — он был знаком с привычками своего бывшего подчиненного.

— Они обе, так мне показалось, не то чтобы все-таки узнали куклу, — заговорил Беркович, продолжая фразу с того места, на котором остановился, — но какие-то ассоциации у каждой этот камень вызвал.

— Так спросил бы! — раздраженно отозвался Хутиэли.

— Бессмысленно, — покачал головой Беркович. — Они все равно или не вспомнили бы, или не ответили. Спрошу, когда случай представится. Когда пойму, что они… или кто-то один… готовы ответить.

— Эта твоя психология! — воздел очи горе комиссар. — Ты упускаешь время и разводишь церемонии там, где надо действовать жестко.

Беркович промолчал.

— Обыск в квартире проводили? — спросил Хутиэли. — В протоколе я этого не вижу.

— Нет, — сказал Беркович. — Осмотр был, как обычно. Для обыска нужен ордер, и нужно точно знать, что искать.

— Любой подозрительный предмет!

— Подозрительным может показаться что угодно, — возразил Беркович. — Тряпка на кухне, лежащая на столе, где ей вроде бы не место. Это подозрительный предмет? В него Натан мог завернуть камень, найдя его, например, на улице. Ну и что? В спальне на прикроватной тумбочке газета «Едиот ахронот», спортивное приложение за прошлый четверг. Подозрительно? Обычно Натан читал русские газеты, почему принес ивритскую? И где остальные части номера?

— Вот-вот! — с удовлетворением сказал Хутиэли. — Масса подозрительного в квартире, а ты говоришь…

— Все это я помню, — поморщился Беркович, — и все это не имеет к убийству никакого отношения. Правда… — он опять замолчал и принялся раскачиваться на стуле. На этот раз Хутиэли терпеливо ждал, зная за старшим инспектором еще одну особенность, замеченную еще тогда, когда Беркович был неопытным стажером: он мог не обратить внимания на что-то при осмотре места преступления, не придать значения, но память у него была цепкая, запоминал он любую мелочь и потом, может, много дней спустя, собрав и обработав массу улик, он вспоминал о мелочи, которую упустил, и вкладывал этот элемент в мозаику. Потому старший инспектор и специализировался на преступлениях, которые не поддавались немедленному раскрытию, а Хутиэли занимался «семейными убийствами» и был уверен, что они составляют большинство преступлений в стране. Берковичу доставались иные случаи — может, действительно, отдаленно напоминавшие то, о чем Хутиэли читал в детективных романах и не думал, что такое может случиться в обыденной жизни.

— Правда, — продолжал Беркович, — на балкончике лежит коробка, в которой Лея, дочь Альтерманов, держит кукол, которые никак не соберется выбросить. Вы знаете, как это бывает… Куклы с оторванными конечностями, заляпанные засохшей кашей…

— Да-да, — нетерпеливо сказал Хутиэли. — Ты видел там что-то похожее на каменную уродину?

— Нет, — с сожалением констатировал Беркович. — Камней там не было точно. В общем, не знаю, — резюмировал он, отправив воспоминание не на свалку памяти, а в специальное место, предназначенное для хранения увиденного, но не понятого. Место, откуда воспоминание можно было извлечь и сравнить…

С чем?

— После похорон, — заключил Беркович, — не самое удобное время для разговоров. Завтра утром подъеду к Альтерманам. Мать и дочь наверняка будут дома — шива[16]. Скорее всего, застану Марию, а может, еще кого-нибудь, кто сможет что-то вспомнить.

— Кого-нибудь, что-то, — поморщился Хутиэли. — Борис, я тебя не узнаю. Обычно ты действуешь решительнее. Я все-таки посоветовал бы вызвать вдову в участок и жестко поговорить.

Беркович покачал головой и встал. Стул со стуком опустился на четыре ножки, как лошадь, которую всадник оставил, наконец, в покое.

— Если узнать, как у Альтермана оказался камень, — произнес Беркович с не свойственным для него пафосом, — мы разгадаем и загадку запертой комнаты.

— Наверно, — вяло отозвался комиссар, придвигая к себе стопку бумаг. — Если бы ты…

Не договорив фразу, Хутиэли махнул рукой и углубился в чтение.

* * *

Свернув на улицу Сиркин со стороны Арлозоров, Беркович сразу увидел машину Второго канала телевидения, припаркованную на общественной стоянке в сотне метров от дома Альтерманов. Чертыхнувшись про себя, старший инспектор проехал мимо. Машина телевизионщиков была пуста — репортеры заняли места перед входом в дом, ожидая хоть какой-нибудь информации.

Беркович свернул за угол и припарковался возле супермаркета рядом с оставленной кем-то пустой тележкой для продуктов. В квартиру Альтерманов он хотел попасть, не привлекая внимания репортеров. Другого входа в дом, однако, не было (а если бы и был, там тоже стоял бы сейчас репортер с камерой), и Беркович быстро прошел мимо поднявшихся со скамейки при его появлении девушки-тележурналиста и седого мужчины-оператора, державшего на плече камеру с таким видом, будто это была вцепившаяся в него всеми когтями пантера. Девушка что-то говорила, пыталась поднести микрофон к лицу Берковича, он и отмахиваться не стал, закрыл за собой дверь, отрезав себя от общественности и от положительного имиджа полиции, о которой в вечерних новостях непременно будет сказано, что расследование страшного убийства зашло в тупик, и полиция, как всегда, не способна сказать ничего утешительного.