Что-нибудь светлое… - [59]

— Хорошая память? — отметила Наташа.

— Прекрасная.

— Ты думаешь, он писал до того самого момента…

— Нет. Похоже, он, как бы это точнее сказать… выработал свой дневной ресурс, он не так уж много писал по утрам. Выключил компьютер и прилег на диван отдохнуть. Успел заснуть или нет — не знаю. Как бы то ни было, кто-то подошел с каменным уродцем в руке и ударил Альтермана по шее. Камень лежал в метре от тела. Тот, кто нанес удар, бросил орудие убийства и…

— Получается, что Натан… так его звали?.. Он должен был видеть убийцу?

— Лежал он лицом к стене, мог и не видеть, но маловероятно.

— Может, он сам убийцу и впустил?

— Каким образом? Снаружи была жена.

— Она могла возиться на кухне, когда пришел гость.

— Кухня напротив двери в кабинет. Жена… вдова уверяет, что обязательно увидела бы, если бы муж вышел кому-то открыть дверь, впустил бы в квартиру, вошел с гостем в комнату… И стук в дверь она не слышала. Тем более услышала бы, если бы гость позвонил.

— Она могла быть занята.

— Видишь ли, мы… я имею в виду сержанта Кармона и следователя Кашениля… мы опросили соседей и жителей дома напротив. Перед домом Альтермана не останавливалась утром ни одна машина. Ни один посторонний человек в подъезд не входил и не выходил. Свидетелей немало.

— И что в результате? — заинтересованно спросила Наташа.

— Ничего. Невидимый убийца. Неизвестно откуда взявшийся камень, похожий на человека-уродца. Отточенные грани — непонятно зачем.

— Непонятно зачем… — протянула Наташа. — А зачем его убили — понятно?

— Непонятно, — согласился Беркович. — Еще более непонятно, чем способ убийства. Не было у него врагов, если судить по словам тех, с кем я говорил. Тихий, спокойный человек. Никогда из квартиры не было слышно криков, с женой он не ругался. Рина подтверждает — жили нормально, не то чтобы любили друг друга, то есть любили когда-то, когда поженились, но потом, как это обычно бывает…

— У нас, например, — вставила Наташа.

— Пожалуйста, — поморщился Беркович. — Не надо обобщать.

— Ты сказал: «как обычно».

— Беру слова обратно — не «как обычно», а как иногда бывает в некоторых семьях, любовь постепенно сменяется уважением, отношения становятся более спокойными, терпимыми. Они понимали друг друга, так мне кажется, иначе Рина не относилась бы с таким уважением, я бы даже сказал — пиететом, к тому, что муж писал книгу, которую она, кстати, не читала, потому что он никому не показывал. Говорил: «Закончу, тогда…» Обычная история графомана. Не знаю, хорош ли текст с литературной точки зрения, но мне показалось, что написано вяло. Не было у Рины мотива убивать мужа. Тем более таким изощренным способом. Она неглупая женщина, и даже если были у нее какие-то пока неизвестные причины для убийства, зачем ей мистика, если все равно она — единственная подозреваемая, и сама это понимает?

— Понимает? — усомнилась Наташа.

— Безусловно, — твердо сказал Беркович. — Она переживает гибель мужа, она в растерянности, не представляет, как жить дальше. Но понимает, что подозревать мне некого, кроме нее.

— Почему же ты…

— Не задержал ее? Что я могу ей сейчас предъявить? Улик никаких. Мотивов — нуль. Да, была дома. Ничего не видела, не слышала, ничего не знает. У меня есть что-то против ее слов? Ничего. Сбежать она не может, у нее дочь. Из страны ее, естественно, не выпустят. Прятаться где-нибудь в Израиле? Глупо. К тому же, побег будет косвенным признанием вины.

— Испугаться и сбежать может и невинный человек, — заметила Наташа.

— Господи! — схватился за голову Беркович. — Ты начиталась детективов? Невинному человеку придет в голову что угодно, только не побег! Невинный человек чаще всего уверен, что полиция найдет его в два счета. Это преступник воображает, что он умнее всех.

— Паника?

— А вот паники у нее не было, — задумчиво произнес Беркович. — Был шок, страх за дочь, страх перед будущим… как жить дальше… но никакой паники.

— Ты хочешь сказать…

— Она знает больше, чем говорит? Конечно. Все всегда знают больше, чем говорят. Правда, многие сами не догадываются, что знают больше. Память — отвратительная вещь. Человек не знает, что помнит. Помнит обычно гораздо больше, чем сам об этом догадывается. Знаешь что самое трудное при допросах? Заставить вспомнить что-то конкретное. Мелочь, от которой зависит ход расследования. Я спрашивал Рину, когда она в последний раз видела мужа, когда обратила внимание на то, что дверь заперта, проверяла ли, заперта ли входная дверь, — очевидные вопросы, ответы на них лежат на поверхности памяти, и отвечала она быстро, не задумываясь, она действительно все это помнила и говорила правду. То есть то, что, как ей казалось, видела на самом деле. И потому загадка запертой комнаты выглядит не имеющей решения. Но, поскольку это невозможно, значит, в ее памяти есть что-то еще, чего я не касался по незнанию, а она не касалась потому, что или не придала значения, не обратила внимания сразу, а потом ее наблюдение затерялось в мешке памяти, или, наоборот, прекрасно помнит нужную деталь, но уверена, что к делу она отношения не имеет. Рина не хочет эту деталь скрыть намеренно, но в мозгу стоит блок: «это совсем другое, это только помешает следствию, если я скажу». Или что-то в таком духе. И я понятия не имею, что это может быть.