Что-нибудь светлое… - [112]

— Вы и не говорили, — Мария посмотрела Берковичу в глаза. Это был честный взгляд. Разве она когда-нибудь его обманула?

— Не говорил, — кивнул Беркович. — И оставался в неведении почти до последнего момента. Только когда вы около двери в квартиру Альтерманов, за полчаса до предполагаемой гибели мира, сказали, предложили искать Полину… Посмотрев на вас и Гришу, я догадался. Вы оба были спокойны. То есть оба волновались, конечно, но у без паники, охватившей меня и Рика. Тот места себе не находил, готов был скрыться где угодно и понимал, что нигде не скроется. А вы двое… Гриша прислонился к перилам и думал о чем-то, глядя перед собой. А вы старательно хотели меня от Гриши увести, придумали магазин, в котором Натан с Леей, скорее всего, никогда не были…

— Я вспомнила, что видела там похожую куклу на прошлой неделе.

— Я так и подумал… потом. И все встало на свои места. Конечно, Гриша сделал свое признание в здравом уме и твердой памяти. Идея о том, что кто-то, наслушавшись рассуждений о квантовой эволюции, мог запустить процесс… Никто не мог, кроме человека, понимавшего все тонкости! Ну, положим, не все, я понял ваш взгляд, Гриша, конечно, далеко не все, но главные. Это понимали только вы один на белом свете, как Эйнштейн летом тысяча девятьсот пятого года был единственным человеком, понимавшим — тоже наверняка не полностью — созданную им теорию относительности. Если бы в силах Эйнштейна было тогда поставить эксперимент, доказывающий постоянство скорости света, думаете, он стал бы колебаться?

И вы не колебались. О последствиях не думали. Просто хотели убедиться. «Процесс пошел», — как говорил Горбачев, помните? А почему кукла… Натан рассказал вам о случае в магазине и о том, что хотел бы подарить Лее на бат-мицву именно ту куклу, но в магазинах ее, конечно, давно не было. Тогда появилась горка песка на кровати Леи, но вы еще не поняли, что процесс таки да, пошел, и теперь его вам не остановить, можно только пытаться направить. Почему куклы получались каменными? Я не знаю. Возможно, вы сможете объяснить?

— Кремний, — пробормотал Вайншток. — Очень распространенный элемент.

— Наверно, — Беркович наклонил голову, — вам лучше знать. Куклы возникали в запертых комнатах, невозможно было понять, кто и как мог их туда положить, но пока был жив Натан, это казалось вам не особенно важным. Важным для понимания физических процессов, но не для предстоявшего уголовного расследования, о котором вы старались не думать.

— Что? — не удержался Вайншток от вопроса.

— Ну… — смутился Беркович. — Вы надеялись… Когда появился Ким, вы уже понимали, что можете эволюцией управлять. Не полностью, но кое-что у вас получалось. Чтобы следующая кукла, скажем, была с одной рукой и одной ногой, а очередная — с двумя. Получалось сделать, чтобы куклы возникали в нужном месте квартиры. Вы это рассчитывали на компьютере?

— Слишком сложные процессы, чтобы считать на компьютере, — сказал Вайншток.

— Значит, интуитивно?

— Вы ничего не докажете, — заявил Вайншток. — И мотива у меня нет.

— Не докажу, — со вздохом согласился Беркович. — Даже лучшие современные физики не докажут, что вы направляли квантовую эволюцию в нужную вам сторону. Вы правы: на процессе любой адвокат убедит судей в вашей непричастности к смерти Натана. Начиная с алиби, которое вы себе обеспечили. Запланирована конференция была в октябре, горка песка появилась две недели спустя. Я не утверждаю, что вы уже тогда знали, когда вам понадобится алиби. Не могли знать, для этого вам нужно было проследить во времени за появлением кукол. Вы только могли предполагать, что эволюция будет со временем ускоряться, но по какому закону — не знали. Это вас чрезвычайно занимало — новый закон физики, закон скорости квантовой эволюции. Но после Кима вы знали, что это ряд чисел Фиббоначчи. История с куклой в спинке кресла подтвердила ваше предположение. И с конференцией совпало удачно.

— Зачем мне это… — пробормотал Вайншток.

— Затем, — вздохнул Беркович, — что вы научились планировать явление следующей куклы. Ее структуру — раз. Место появления — два. Время вы менять не могли, но, зная утренние привычки Натана, повели эволюцию таким образом, чтобы Фредди Крюгер сделал свое дело.

— Чушь какая, — с отвращением произнес Вайншток. — Невозможно так точно все направить. И зачем?

— Я не стал бы на вашем месте задавать этот вопрос, — тихо сказал Беркович и повернулся к Марии. — Не только я знаю ответ, верно?

Мария молча смотрела на мужа. Вайншток не поднимал головы, Наташа хотела что-то спросить, но Беркович взглядом приказал ей молчать, и она, не выдержав напряжения, начала собирать со стола пустые чашки и блюдца.

— Не только я, — задумчиво повторил Беркович. — Мария, вы сделали все, что смогли, чтобы спасти мужа от обвинения в убийстве, и потому не станете делиться со мной тем, что знаете на самом деле?

Был это совет молчать? Или сообщение, из которого Мария могла понять, что Берковичу все известно и ее слова ничего не изменят, лишь усложнят положение мужа? Беркович обдумывал эту фразу несколько часов, менял расположение слов, хотел было не употреблять слово «убийство», но все же оставил. Сейчас его раздражало, что Наташа совсем не вовремя решила собирать со стола. Она двигалась, отвлекала. Не его отвлекала, а Марию, взгляд которой стал бегающим, а мысли, видимо, метались между желанием признаться и покончить, наконец, с этим ужасом, и ставшим уже привычным состоянием внутренней защиты и отгороженности от фактов, выводов и интерпретаций.