Что-нибудь эдакое. Летняя гроза. Задохнуться можно. Дядя Фред весенней порой - [7]

— Так и сказано в газете, ваша светлость.

— Они там все миллионеры. Интересно, как им удается? Надеюсь, он честный человек, а вот желудок — никуда! Ел большими кусками. Вы не едите большими кусками, Адамс?

— Нет, ваша светлость.

— Покойный Гладстон[7] жевал все по тридцать три раза. Очень разумно, если не спешишь. Какой вы порекомендуете сыр?

— Многим, ваша светлость, нравится горгонзола.

— Прекрасно, прекрасно, превосходно. Что в американцах хорошо, это их деловитость. Мистер Питерc в одиннадцать лет зарабатывал двадцать долларов в неделю. Продавал мяту в салуны, это у них такие кафе. Не могу понять, зачем им мята. Видимо, для кошек. Вы подумайте, двадцать долларов! Это четыре фунта. Я в одиннадцать лет столько не зарабатывал. Точнее, я никогда столько не зарабатывал. Поразительно, Адамс! Если бы каждый был таким деловитым… Я сыр съел?

— Еще нет, ваша светлость. Я собирался послать за ним лакея.

— Не надо. Пусть принесет счет. У меня встреча.

— Разрешите взять вилку, ваша светлость?

— Э? Что? Вилку?

— Вы машинально положили вилку в карман.

Лорд Эмсворт вынул вилку, словно неопытный фокусник, чей фокус удался против всех ожиданий, и с удивлением взглянул на Адамса:

— Кажется, я становлюсь рассеянным, мой дорогой. Вы не замечали?

— О нет, ваша светлость!

— Очень странно, очень… Пожалуйста, вызовите такси.

— Швейцар сейчас подзовет, ваша светлость.

— И верно! Швейцар. До свиданья, Адамс.

— До свиданья, ваша светлость.

Лорд Эмсворт благодушно направился к двери. Адамс благоговейно смотрел ему вслед.

Катясь по солнечным улицам, граф нежно улыбался бесчисленным жителям Лондона. Все беспокоились; он был счастлив. Беспокоиться, в сущности, — специальность двадцатого века, но лорд Эмсворт ее не ведал. Быть может, в его жизни не было тех, высших, чувств, которые уподобляют нас богам. Он не знал того трепета, какой вызывает в нас победа; зато не знал и стыда, связанного с поражением. Имя его после смерти не войдет в анналы истории, но он к тому и не стремился. Он был счастлив, как только может быть счастлив кто-то в наш тревожный век.

Автомобиль остановился у дома с веселыми цветами на окнах. Лорд Эмсворт заплатил шоферу и посмотрел на дом, гадая, зачем он сюда приехал.

Несколько минут напряженной мысли решили проблему. Здесь жил мистер Питерc, а он, то есть граф, должен посмотреть его скарабеев.

Именно, скарабеев.

Ска-ра-бей. Скоро-бей… Может быть, воробей? Нет, тогда — воробьев, и вообще их не собирают. Кто же это такие?

Скорее всего рыбы.

* * *

В нашем мире есть люди, которые просто не умеют отдыхать; отдыхом они называют перемену работы. К этому многочисленному классу принадлежал Дж. Престон Питерc, отец известной нам Эйлин, буквально помешавшийся на достаточно неприятных с виду египетских скарабеях.

Пять лет назад расшатавшиеся нервы привели его к нью-йоркскому врачу, который сказал, что надо заиметь хобби.

— Какое? — раздраженно спросил мистер Питерc, у которого уже пошаливали и желудок и характер. Самое слово «хобби» не понравилось ему. Он занимался делом, а не всякой чушью — но врач заметил, что именно поэтому сейчас приходится выписывать чек на сто долларов. Это подействовало. Мистер Питерc совсем не любил выписывать чеки.

— Любое, — продолжал врач. — Чем вы интересуетесь?

Мистер Питерc подумал, но ничего не вспомнил. Даже еда почти перестала его интересовать.

— Вот я, например, — сообщил все тот же врач, — собираю скарабеев. Почему бы и вам этим не заняться?

— Потому, — отвечал мистер Питерc, — что я ничего о них не знаю. Кто они такие?

— Слово «скарабей», — с удовольствием начал врач, — происходит от латинского «scarabeus», то есть жук.

— Жуков я собирать не буду, — сказал мистер Питерc. — Еще чего! Жуков!

Врач подумал, не лучше ли обратить пациента к почтовым маркам, но все же пояснил:

— Скарабей — египетский символ в виде жука. Использовались они как печати, обычно — вправленные в кольца. Есть и простые украшения, скажем — из них низали ожерелья. На многих скарабеях мы видим надписи, к примеру: «Мемфис велик вовеки».

Мистер Питерc мгновенно перешел от брезгливости к приветливому любопытству.

— У вас такой есть?

— Простите?

— Этот, с Мемфисом. Я там родился.

— Вероятно, речь идет о другом Мемфисе.

— Ну, прямо! Другого нет. Мемфис — в Теннесси.

Врач был врачом, а не пациентом именно потому, что избегал споров.

— Посмотрим мою коллекцию, — предложил он, — тут, рядом.

Так мистер Питерc помешался на скарабеях.

— За сколько времени, — спросил он, — можно вот это собрать?

Врач своей коллекцией гордился.

— За сколько? — переспросил он. — Такую коллекцию? За много лет, мистер Питерc.

— Ну, прямо! — вскричал пациент. — Соберу за полгода. Спорим на сто долларов.

С этой секунды мистер Питерc вложил в скарабеев ту неудержимую энергию, которая принесла ему и миллионы, и гастрит. Он вынюхивал их, как собака — добычу. Он вытягивал их из всех уголков света и к должному сроку обладал огромной коллекцией.

На этом кончилась первая фаза его отношений со скарабеями. Он вызвал эксперта и попросил выполоть плевелы. Эксперт не сплоховал. Когда он закончил работу, жуков осталось не более дюжины.